Семейное дело

— Не надо, Костя, — попросила она. — Я все знаю, все понимаю, но не надо ни о чем говорить. Я сейчас совсем как испорченный холодильник: и пусто, и холодно…

Он отвез ее на такси к Ольге, поехал обратно. В квартире пахло духами, табачным дымом. На столе еще стояли бутылки, и Коптюгов принес из кухни стакан, налил вина… Спать ему не хотелось, но во всем теле он ощущал тяжелую, незнакомую усталость. Хорошо, что завтра в ночь, можно будет спать хоть до полудня.

Он выпил один стакан, налил второй. Нет, вовсе не таким он представлял себе новоселье. Все было не так с самого начала, когда Воол отказался говорить. Сейчас Коптюгов чувствовал, что этот отказ был не случайным, а скорее всего, из-за выступления на партийном собрании. Потом старики быстро смотались — ну, да понятно почему: не хотели мешать… И эта дурацкая реплика Сергея, а потом разговор, в котором Генка ни черта не понял и потом канючил, чтоб я объяснил ему, в чем дело. А главное — Нина… Коптюгов почему-то был уверен, что именно сегодня все должно проясниться, сколько же можно тянуть резину! Вместо этого — «пустой холодильник», и молчание всю дорогу в машине, и короткое «До свидания, Костя», — будто школьница, которая боится опоздать домой и получить нагоняй от мамы. А Сашка, кажется, вообще за весь вечер не сказал ни одного слова…

Коптюгову стало душно — он открыл окно, и в комнату вместе со снегом хлынул морозный воздух. Там, за окном, было темно и лишь снег падал, будто белая занавеска отделяла комнату от всего остального мира. Снег шуршал, и это был единственный звук, который слышал Коптюгов. Шуршание снега — и больше ничего. Тишина. Погоди, сказал он сам себе, ты же так долго хотел этого! Хотел, чтобы была своя квартира, дом, та жизненная прочность, которую хочет и должен иметь всякий. Почему же сейчас нет радости? Наоборот, еще никогда не было такого странного чувства — усталости от одиночества. Это у меня-то! Или надо привыкнуть к нему, оно ведь тоже пока, временно, просто надо немного подождать, а я умею ждать… Коптюгов захлопнул окно, и тишина показалась ему оглушительной. Хоть бы кто-нибудь пошумел за стеной, что ли. Или ребенок заплакал хотя бы…

Он выпил еще вина. Нужно пройтись, устать так, чтоб ноги не держали, замерзнуть и лишь тогда вернуться и лечь, уснуть, удрать от этой звенящей тишины. Коптюгов обычно пил мало, и сейчас не понимал, что выпитое требует от него движения, действия. Ему надо было что-то делать, с кем-то говорить, вернее говорить самому, и на улице он спросил у прохожего: «Нет у вас спичек?» — хотя коробок лежал у него в кармане. У прохожего не было спичек, но было испуганное лицо. «Я пьян, — с удивлением подумал Коптюгов. — Этот старикан чуть не бегом побежал от меня…»

Город был пустым. Изредка проносились машины, будто торопясь наконец-то укрыться от снега, и напрасно Коптюгов поднимал руку — не останавливались ни такси, ни частники. «Остановлю, повешу на руль десятку и скажу — катай!» Его не шатало, но он чувствовал, какая у него тяжелая, медленная походка. Так он и дошел до улицы Красных Зорь.

«Ну и что? — подумал он. — Даже если он с Ленкой. Хотя вряд ли…»

Коптюгов попробовал идти быстрей. Нетерпение все росло и росло в нем. Вот этот дом, мимо которого он шел два года назад и где увидел в открытом окне первого этажа полуголого Генку. Дом стоял темный, но Коптюгов уже не думал, что сейчас около трех часов, все спят и Генка дрыхнет, а какое он имеет право дрыхнуть, если у меня на душе черт знает что! Потянувшись, он смахнул снег с подоконника и постучал по жести, подождал, постучал еще раз, уже сильнее. Дома его нет, что ли? Как это нет? Он обязан быть дома!

Он кидал в окно снежки, не боясь разбить стекла, и разбил одно из них, а когда там, за окном, наконец-то зажегся свет, подумал со злорадством: так тебе и надо. Темная против света Генкина фигура показалась в окне, и Коптюгов крикнул: «Это я, открывай!» Когда он свернул во двор и вошел на лестницу, Генка уже стоял на площадке в одних трусиках и тапочках.

— Ты чего, одурел? Соседи услышат…

— Плевать, — сказал Коптюгов, проходя мимо Генки в теплый коридор. — У тебя есть что-нибудь выпить? Я не захватил…

У Генки нашлось сухое вино. Коптюгов сидел за столом в пальто и шапке, не замечая, как стаивает на нем снег и на пол падают капли. Генка уже натянул на себя тренировочный костюм и стоял перед Коптюговым, не понимая, что произошло, и какой черт принес его сюда, и зачем надо было разбивать стекло. Звонок-то с лестницы проведен прямо в комнату…

Вдруг Коптюгов начал смеяться. Он смотрел на Генку и смеялся, как всегда, чуть откидывая голову.

— У тебя на штанах колени висят, — сказал он. — Как груди у кормящей бабы. Ладно, садись, не торчи передо мной. Я думал, ты здесь с Ленкой…

— Ну да, — махнул рукой Усвятцев, — теперь она, знаешь…

— Знаю, — оборвал его Коптюгов. — Только больше чтоб не пакостить, понял? Погуляй просто так месяц-другой для приличия, а потом сплавь Сережке Ильину. Он на нее, как кот на сало, смотрит.