Семейное дело

Фамилия его была Бобров, и одно то, что на завод приезжает Бобров, значило многое. Его статьи в центральной прессе, посвященные, в основном, проблемам нравственности, читались, как говорится, залпом, их ждали, их обсуждали и дома, и на работе, возмущаясь теми, о ком с беспощадной резкостью писал Бобров, или сочувствуя тем, кого он защищал от несправедливости — убежденно и страстно.

Нечаев, которому тоже хорошо было известно имя этого публициста, не мог встретиться с ним сразу, в день его приезда. Как раз с утра начиналось совещание областного партийно-хозяйственного актива, и он жалел, что, возможно, встретиться с Бобровым так и не удастся. По поводу какого письма он едет, Нечаев тоже не знал и даже не старался догадаться, о чем оно и от кого. Среди тысяч людей, работающих на заводе, всегда может найтись один, которого даже мелкая обида заставит написать в Москву самое отчаянное письмо.

В парткоме Бобров сказал, что ему хотелось бы повидаться с Ольгой Мысловой и неким Ильиным. Замсекретаря позвонил в кадры, и через несколько минут оттуда сообщили, что Мыслова-Ерохина работает в ЦЗЛ, а точнее — в экспресс-лаборатории литейного цеха. Что же касается Ильиных, их на заводе человек восемьдесят.

— Ничего, — кивнул Бобров, — судя по письму, Мыслова знает, какой это Ильин. Найдем сами.

Вместе с сопровождающим — сотрудницей многотиражки — Бобров пошел в литейный цех, оглядываясь с тем жадным интересом, который всегда выдает человека, не устающего удивляться жизни. Сняв меховую шапку, он стоял у памятника павшим рабочим, и стоял долго, пока не прочитал все фамилии. Потом он остановился еще раз — у огромной заводской доски Почета, и снова читал фамилии, вглядываясь в лица, как бы любуясь этими незнакомыми ему людьми, мужчинами и женщинами, которые умели делать свое дело лучше других. Вдруг сопровождающая сказала:

— Вот она, Мыслова.

Бобров обернулся, чтобы увидеть идущую Мыслову, но увидел только дизелек, тащивший грейфер, да какую-то девчонку в накинутом на плечи ватнике, которая бежала, прижимая к груди две бутылки кефира. Она не могла быть Мысловой.

— Да нет же! — засмеялась сопровождающая. — Вон, в четвертом ряду, на доске.

Бобров поискал глазами и, увидев фотографию, замер. Он узнал ее сразу, хотя между той женщиной и этой, на фотографии, легли годы. Он знал, что не ошибается, что это именно она, жена того самого экскаваторщика, милая, славная умница, которая так здорово помогла ему разговорить своего не очень-то жалующего корреспондентов муженька.

— Вы знаете ее? — догадалась сотрудница многотиражки.

— Да, — сказал Бобров. — Очень давно. Мы встречались на Абакан — Тайшете, я писал о ее муже. Удивительный человек!

— Для вас, по-моему, все хорошие люди удивительны, — засмеялась та. Ей, молодой журналистке, лестно было поговорить с известным московским публицистом, а это был как раз удобный повод. Бобров кивнул: так оно и должно быть. И если журналист или писатель хоть один день ничему не удивится, ему пора на пенсию.

Теперь он шел быстро, будто подгоняемый нетерпением, но его спутница заметила, что Бобров хмур, напряженно думает о чем-то, и не стала задавать больше никаких вопросов. Они поднялись на второй этаж, и Бобров сказал:

— Спасибо, теперь я все найду сам.

А ей очень хотелось поглядеть, как Бобров встретится с Мысловой, и послушать, о чем они будут разговаривать!

— Вы еще зайдете к нам? — спросила она. — У нас есть пишущие, даже свое литобъединение есть…

— Хорошо, — нетерпеливо ответил, берясь за дверную ручку, Бобров. — Я зайду, договоримся.

Уже один он прошел по коридору и уверенно, словно бывал здесь не однажды, открыл дверь в лабораторию. Просто он услышал голоса и пошел на них. Стоя в дверях, он быстро огляделся, — две девчушки его не интересовали, он посмотрел на женщину в белом халате, стоявшую к нему спиной возле какого-то аппарата, и сказал: «Здравствуйте!» Женщина обернулась и кивнула. Он узнал ее, а вот она, должно быть, не узнала Боброва, но все-таки вглядывалась в него, морща лоб.

— Пытаетесь вспомнить меня? — улыбнулся Бобров, подходя и протягивая руку. — Не мучайтесь. Абакан — Тайшет, приезжий корреспондент, заговор, который мы с вами организовали против вашего мужа…

— О господи! — тихо сказала Ольга. — Ну конечно же! Бобров. Вы Бобров!

— Бобров, — снова улыбнулся он.

То, что он вспоминал об Ольге по дороге сюда, никак не вязалось с тем, что было написано о ней в письме, присланном в Москву. Он не мог не отметить и ту короткую радость, с которой его узнала Мыслова, — и ни подозрительности, ни настороженности не было в ее глазах…

— А ведь я приехал к вам, Ольга…

— Петровна, — подсказала она. — Я немножко постарела. Там вы называли меня просто по имени.

— Я узнал вас на фотографии, на доске Почета…

— А… — сказала она.

— У вас найдется для меня немного времени?

Одна из девушек замахала рукой — вы идите, идите, тетя Оля, мы пока и без вас справимся, первые пробы пойдут через час, не раньше… Ольга провела Боброва в маленькую комнатку со стеллажами, плотно забитыми папками, — здесь был столик и две табуретки.