Семейные обязательства

Свечей в сумке оставалось еще немало. Отец Георгий продолжал беззвучно молиться и зажигать маленькие огоньки в память о тех, кого убил сам, кого не смог спасти, кого приходилось хоронить — наспех, неглубоко, лишь бы дать погребение и покой душе.

Их ли душе? Своей ли? Всем?

… ослабь, оставь и прости все вольные их согрешения и невольные, избавь от вечных мук и огня геенны…

Начало войны Принцев застало его в глуши. Распоясавшаяся семейка оборотней держала в страхе всю округу, приезд охранителя жители окрестных сёл приняли как избавление от всех бед.

Оборотней он спалил в их собственной хате. Дал одно огненное погребение и нечистым тварям, и костям жертв. После приехал в ближайший монастырь — отдохнуть и подлечить загноившуюся рану. Оборотни не чистят зубы, в их пасти полно всякой дряни, но это полбеды. Настоящая беда в том, что даже священник может заразиться ликантропией — болезнью оборотничества. Это уже очень серьезно и требует немедленного лечения на освященной земле.

В монастыре пришлось задержаться. Там отца Георгия и застало известие о смерти императрицы Изольды. И почти сразу после него — сообщение о завещании, в котором был указан не старший внук Изольды — Константин, а младший — Александр.

Константин объявил завещание подделкой, попытался арестовать Александра, но тот успел поднять своих жандармов и с боем прорвался из Гетенхельма.

Эта война так и осталась бы очередным дворянским конфликтом, почти не затронувшим остальных жителей империи (кроме тех, кто не успел убраться с дороги армий), но Александр подложил огромную бомбу под имперские устои. Говорят, он всего лишь озвучил давно разработанный план своей покойной бабки Изольды…

Охранитель не знал этого. Да и какая разница?

Принц объявил полную отмену сословных ограничений.

Любой крестьянский сын из его солдат теперь мог дослужиться до генерала, коли хватит упорства, везения и таланта. Любой разночинец — поступить в университет и даже получить императорскую стипендию, если хватит ума… И так далее. Во всех тонкостях отец Георгий сходу и не разобрался.

Следом Александр издал закон «О полезных колдунах» и стал открыто использовать магов-лекарей в армии. Почти мгновенно стало ясно — борьба за трон превратилась в войну между старым и новым порядком.

Вскоре полыхнуло по всей империи.

Большинство дворянских родов было резко против изменений. Простонародье — наоборот, фактически объявило Александра святым при жизни, но были и те, кто отказался менять заветы предков.

Кое-кто из баронов объявил рокош[5], не желая присягать ни одному из принцев. Прогрессивная молодежь толпами валила под флаги Александра и быстро гибла в кровавых схватках с профессионалами Константина. Сам Константин бестолково метался по стране, теряя сторонников больше по собственной глупости, чем из-за действий противника, но его армия была еще крепка.

Дезертиры и мародеры сбивались в крепкие банды, зачастую составляя серьезную опасность даже для войсковых обозов, не говоря уж о мирных деревнях.

Церковь отмалчивалась.

Священный Синод объявил войну «мирским делом» и категорически запретил священникам поддерживать любого из принцев под угрозой запрета служения. Как с этим справлялись полковые капелланы и лекари больниц при церквях — отдельная история.

Нежить, нечисть и прочие гадкие твари во всеобщей неразберихе пировали на крови, добавляя охранителям массу тяжелой работы.

Спустя пять лет Провинциал-охранитель ставил свечи.

… Казненная Константином дворянская семья. Они отказали войскам в фураже из своего поместья. Отец Георгий отпевал их на следующий день после ухода армии. Тринадцать человек, от мала до велика.

… Трое озверевших от голода крестьян, лишенных всех запасов на зиму. Они решили, что одинокий путник в плаще охранителя — легкая добыча.

… Умирающая девушка в сожженной деревне. Она не могла кричать, только тонко стонала, пытаясь отползти от незнакомца.

… Бабка-травница, приютившая раненых дезертиров. Их всех так и оставили висеть на сучьях, отец Георгий не сразу сумел добраться до жестких веревок.

… Искалеченный юноша с пустыми глазами среди горы трупов на оставленном поле боя. Его пришлось доставать из разломанного конскими копытами дорогого рыцарского доспеха и бинтовать прямо на месте. Брат-лекарь из ближайшего монастыря, рассматривая его раны, грустно пробормотал: «Не жилец…»

… Солидный купец, приколоченный гвоздями к стене собственного склада.

… Залитые кровью мостовые Ярмберга после штурма города Рогенской гвардией…

В памяти мешались лица, крики, пожары, стук копыт конницы и грохот пушек. Мужчины, женщины, дети, старики — все они говорили на одном языке, молились одному Богу, жили в одной Империи, но с нечеловеческим ожесточением уничтожали друг-друга.

А у границы разворачивались боевые порядки рогенской панцирной кавалерии.

Господи, на все воля Твоя.

… и даруй им причастие и наслаждение вечных Твоих благ, уготованных любящим Тебя…