Семеро братьев

Ю х а н и. Вот как… ну-ну… гм… И оно стоит в завете? Ха, ведь и я точно так же собирался спросить у вас, только второпях-то малость перепутал. Загадку эту я слышал, но поленился поискать в завете ответа. Ведь я не многоученый и не магистр, не числюсь в духовном сословии, как, например, кантор. Он, правда, числится, но только в самом конце, как хвостик. Как раз этому-то хвостику и досталось как-то от старика Виксари.

Т и м о. Да это же был церковный служка — тот, что будит спящих!{94} Это он называл себя хвостиком духовного сословия, и это он, наоборот, слегка намылил голову старику Виксари.

Э р о. Нет, это был кантор.

Ю х а н и. Кантор или служка, служка или кантор — какая разница? Я только хочу сказать, что не удостоился такой чести — кукарекать в церкви, как петух на насесте по утрам, и драть мальчишек за патлы. И если уж вам захотелось узнать от меня всю правду… Знаете, что сказал старик эстонец Коркки фискалу в Хяменлинне?

К а н т о р. Ну, что же он сказал?

Ю х а н и. «Посол к тьяволу, сортов селовек!»[17] Гм!.. А если б нам подраться, как вы думаете, чей бы кулак победил, а? Смотри, куббе![18] Да замечай, как за десять лет меняется мир.

А а п о. Юхо! Юхо!

Т у о м а с. А теперь, брат, и я хочу вставить словечко. И, ради собственного покоя, помолчи теперь. Простите их, кантор, беспонятных, не слушайте их и сделайте милость, идемте с нами на маленькое празднество в Юколу. Ведь этот день для нас — всем дням день.

К а н т о р. Благодарю, но время не позволяет мне принять ваше приглашение.

С и м е о н и. Ради бога, идемте, чтобы помирить нас с парнями Тоуколы.

А а п о. Умоляю вас, идемте и наладим мир. Ужели священный сан не обязывает вас свершить это доброе дело? Смотрите, как бы вам не прогневить не только бога, но и нашего славного пастора, если он услышит, что вы отказались быть посредником в таком важном деле. Подумайте об этом.

К а н т о р. Да будет по-вашему. Я пойду. И постараюсь сделать все, чтобы смягчить сердца парней Тоуколы и склонить их божьим и собственным своим словом к братскому согласию. Но давайте-ка сначала поговорим начистоту. Я по глазам вижу, что вы еще таите злость на меня, хотя она уже и остыла малость. И я знаю ее причину. Да, я был для вас строгим учителем, строгим и требовательным, признаюсь в этом и не раз уже горько раскаивался. Но ведь и меня самого когда-то учили с такой же строгостью, с такой же — боже праведный! — устрашающей строгостью! Но чего я добивался ею? Вашей же пользы, вашей же пользы, знайте это. И поверьте мне, хотя меня немного и смутила встреча с вами, но в эту минуту душа моя радуется, ибо я вижу вас настоящими людьми и знаю о всех ваших трудах и стараниях за эти десять божьих лет.

А а п о. Благодарим вас за эту похвалу.

Т у о м а с. Мы знаем вас как справедливого человека и знаем, что Юхани и Тимо попросят у вас прощения за свои грешные речи.

Т и м о. Согласен, что он справедливый старик, хотя и строгий учитель.

Ю х а н и. Кантор признался, что поступил с нами когда-то не совсем правильно, и я, со своей стороны, признаюсь в том же по отношению к нему. А потому мы квиты, особенно если согласиться, что мы были довольно-таки твердолобыми учениками. О такую твердь щит его терпения поневоле раскололся. И кто поручится, что головомойка и трепки не принесли нам какой-нибудь пользы? Поручиться за это нельзя.

А а п о. Но теперь все забыто, и идемте дружно дальше. Пожалуйста, кантор.

Они зашагали по каменистой дороге. Но она была мила и дорога братьям, потому что скоро стали встречаться знакомые с детства поляны, камни и пни. А в лицо им подувал прохладный ветерок.

Вдруг послышался страшный шум, и навстречу выступил полк Раямяки. Вот уже показалось перемазанное табачной жвачкой лицо Кайсы, из-под черного чепчика блеснули ее сердитые глаза. Бранясь и кляня весь свет, она тащила за оглобли повозку. Но и Хейкка уже забросил прут, служивший ему быстрым конем, второй сын, Рёва, — деревянную тележку, и оба помогали матери, держась за оглобли, один справа, второй слева. Сам Микко, в черной войлочной шляпе и с огромной жвачкой табаку за щекой, как всегда подталкивал повозку сзади шестом. За ним, верхом на палках, скакали двое близнецов, а последним шлепал младший сынишка Микко, таща по пыльной дороге игрушечную тележку. А на повозке можно было увидеть мешок с варом, узел с рогами и сумку из телячьей кожи, в которой хранились ножи Микко и сыновей. Там же на повозке была и скрипка, завернутая в старую красную шаль Кайсы.

Два необычных шествия двигались навстречу друг другу. И тут поднялся шум и гвалт. Молодые лошадки Импиваары пятились и фыркали; ощетинившиеся Килли и Кийски принялись метаться и рычать, отчего близнецы и малыш с ревом кинулись под защиту повозки. Кайса стала сердито бранить сыновей, а Микко замахивался шестом на собак и сыпал проклятия. Наконец обе стороны остановились и долго молча рассматривали друг друга: семья Раямяки глазела удивленно, а братья, помня свой уговор, — в сильном удивлении. Но вот вперед выступил Аапо.

А а п о. Мир вам!