Семья Рутенберг. Семейная хроника

дили по квартирам: хлеб принести из магазина, разрубить

мебель, истопить буржуйку.

Дома сидел Моня. Он страшно исхудал, ноги опухли.

Перед войной была у них с Маней дурная полоса, много ссо-

рились. Моня ушел к другой женщине, но в августе вернулся.

Эвакуироваться не захотел. Хозяйничал: ходил в булочную,

топил буржуйку, даже прибирал в доме (чего раньше отродясь

не делал). В ноябре, когда стало совсем голодно, он регулярно

куда-то ходил (не говорил, куда), и выходил: нашел для Муси

место нянечки в детском доме. Там тоже было не сытно, но

в декабре детский дом вывезли по Дороге жизни в числе пер-

вых. От Муси пришло письмо из Вятки. Жива! Тут в Моне

как будто завод кончился. Он лёг, и скоро Маня с Симой

отвезли его на кладбище. Отдали могильщику два фунта

пшена (подарок Абрама), зато похоронили его, хоть и не в гробу,

но в отдельной могиле, и даже колышек с фанерной табличкой

поставили, после войны можно будет разыскать.

328

1941 – 1945 годы

Абрам долго ждал в холодном коридоре, пока не закончи-

лось совещание у начальства. Начинж бегло посмотрел доку-

менты, похвалил оформление и отпустил его.

— Быстро отделался, — подумал он, и пошел к Коношину.

Михал Михалыч с удовольствием оторвался от стола:

— Распроклятая докладная совсем меня замучила. Хорошо,

что зашёл. Покурим? Угощайся. — он вытащил пачку Казбека,

— Из Москвы привезли.

Абрам с удовольствием закурил лёгкую папиросу.

— Что слышно на Волховском?

Там намечался прорыв блокады. Ленинградцы надеялись.

Вторая ударная армия генерала Власова дошла до Любани.

Однако фрицы подтянули свежие части, и наступление захлеб-

нулось. До осаждённых осталось меньше тридцати кило-

метров, но пройти их – сил не было.

— Дела наши швах, — сказал Михал Михалыч, выложив

на стол карту. — У Спасской Полисти тяжелые бои. Немцы

перебрасывают туда танки и артиллерию. Если ударят покреп-

че, и срежут коридор, Вторая окажется в лесах и болотах без

патронов и без хлеба. Пропадет армия!

Скоро немцы отрезали армию. Два раза Мерецков и Васи-

левский, собрав все резервы, прорубали узенький коридор

к окруженным и успели вывести из мешка шестнадцать тысяч

бойцов. Большая часть армии с любимцем Сталина во главе

в июне сдалась.

Коношин матерно ругал Ставку за стремление наступать

«во что было ни стало».

— От «сталинских маршалов» что и ждать, — говорил он,

нервно растирая окурок в пепельнице. — Но ведь остались и

порядочные генералы! Особенно Василевский. Служил я с ним

в 143-м полку в двадцатых. Талантливый и грамотный мужик.

Да и среди новых есть толковые, как Жуков. Беда, что их приу-

чили к лозунгу «любой ценой». Цена-то страшная. До Берли-

на мы дойдём, да сколько русских солдат они уложат без тол-

ку, из глупого куража. Вот и Вторую ударную подставили,

ни за что, ни про что. Тошнехонько, Ароныч.

Яша

329

У Ровенских никого дома не было. Постаревшая соседка

(а какая кокетливая женщина была полгода назад!) сказала, что Мария

Моисеевна вчерась уехала, а Симочки она уже неделю не виде-

ла. Поехал к Сергиевскому.

Лёня открыл ему дверь в пальто и в валенках. В квартире

было холодно.

Ещё в декабре его цех работал в три смены: делали корпу-

са 75-миллиметровых бронебойных снарядов. Их тут же гру-

зили в бомбардировщики ТБ-3 и гнали на Большую землю.

За графиком следил лично представитель Ставки генерал-

полковник Воронов. Кончились запасы топлива, встали элек-

тростанции, встал и Арсенал.

Сергиевскому предложили место в самолёте: такие специ-

алисты и на Урале нужны. Отказался. Конец зимы близок,

а летом, глядишь, проложат нефтепровод и нитку силового ка-

беля по дну Ладожского (его ученик проектирует) — снова пустим

цех. Снаряды Ленинграду понадобятся.

Пока что он топил буржуйку мебелью и старыми журна-

лами и старался растянуть до весны оставшиеся в кладовке

от мамы запасы. Мука кончилась, но немного гороха и чече-

вицы осталось. Когда завод работал, он жил в цеху и эти запасы

почти не трогал.

Лёня оброс седой бородой. Совсем старик! И ноги в вален-

ках, видно, отекают. Абрам в первый раз увидел друга небри-

тым.

Он выложил из рюкзачка полбуханки хлеба, две банки

крабов «Chatka» (перед войной они стояли во всех витринах: дорогие

консервы никто не брал), фляжку с «фронтовой нормой» и мешо-

чек пшена.

Лёня улыбнулся и сразу помолодел:

— До чего здорово! Устроим пир горой! Давненько мы с то-

бой не сидели по-людски. Жаль, мне почти нечего добавить

к этому великолепному угощению, — он выставил на стол

мисочку варёной чечевицы. — Подумать только, до войны

я её в рот не брал! Такая роскошь! Не зря Исав отдал первород-

ство за миску чечевичной похлёбки.

330

1941 – 1945 годы

Подкинул в буржуйку аккуратно напиленные брусочки