Семья Рутенберг. Семейная хроника

— Там сейчас работает комиссия ООН, — негромко говорил

Абрам. — Что-то они решат? Неужели мы доживём до еврей-

ского государства? А арабы уже точат ножи, мечтают сбросить

448

1945 – 1954 годы

наших в море. Страшно за них.

Давид молчал. Роза с тревогой поглядывала на сына.

«Додика что-то мучает, — думала она. — И всерьёз. Что?»

Он поднял голову и взглянул на мать, явно собираясь с си-

лами:

— Ты прав, дядя. Им очень трудно. Сейчас из Черновиц

можно свободно уехать в Израиль. Граница открыта. Представ-

ляете, по главной улице катят грузовики с барахлом, и евреи

во весь голос поют «Их фур аэйм…» («Я еду домой…» Идиш) По-

ездом до Констанцы, а там в Тель-Авив! Мама, ты не пугайся.

Мы решились на алию.

Роза молчала, со страхом глядя на сына. Вот что он решил!

— А как же Тэдик? — ахнула Циля. — Там же так опасно!

— Господь не выдаст, свинья не съест, — ответил Давид.

Ему стало легче. Сказал!

— Дина, как же ты разрешаешь мужу такое безумство?

— Она первая и предложила уехать, — хмыкнул Додик. —

Дина у нас главная сионистка.

— Вы твёрдо решили? — срывающимся голосом спросила

Роза.

— Твёрдо. Я оформил демобилизацию. Теперь нас ничто

не держит.

Роза заплакала:

— Страшно за вас, сыночка! — Она давно догадалась, что

Давид задумал что-то отчаянное. Но понимала, его не остано-

вишь.

Арон Яковлевич обнял внука:

— Святое дело, Додик. В юности я так мечтал поехать в Ер-

шалаим. Не привелось. Хоть ты вернёшься в Святую землю. —

Дед вытащил старую записную книжку. — Будешь в Стамбуле,

позвони Яше. Он там большой человек. Если что — поможет.

Мы боимся писать ему. Так хоть расскажешь обо всех нас.

Блюма тоже вынула записную книжку:

— В Иерусалиме живёт мой брат, Лёва. Запиши адрес и

телефон. У него там два кафе и свой дом.

Дина с улыбкой шепнула мужу:

Яша

449

— Гляди, как хорошо! А ты боялся.

В Щукине младшие дети тоже уже спали. Маша и Лёня

сидели перед открытым окном и тихонько разговаривали.

Раньше девочка свысока смотрела на двоюродного брата:

На три года моложе, малявка ещё. А она уже взрослая.

Но Лёня так здорово играл в ресторане! И держался совсем

как большой. Год назад Рита купила дочери пианино, и три

раза в неделю к Маше приходила учительница. Музыка дава-

лась ей с трудом.

— А классику ты умеешь играть?

— Умею. Правда, по нотам трудно. Мне легче на слух. Хо-

чешь, сыграю тебе «К Элизе» или «Маленькую ночную серена-

ду»? Я их помню наизусть.

— Хочу, конечно. Но теперь уже поздно. Девочки спят.

Лёня глядел на Москву-реку, на первый шлюз канала:

— Красиво у вас здесь. Почти как у нас, в Ленинграде,

над Фонтанкой. Завтра мы уезжаем. Жалко.

На другой день вся семья провожала Давида на Киевском

вокзале. Он уезжал первым. Плакали, целовались, желали уда-

чи. Прощались. Приведётся ли ещё раз свидеться?

Марк

Сын Абрама(1919) — жена Софья (1926) — дети: Григорий (1947), Белла (1949) Весной 1948-го Марк получил диплом инженера-химика.

Евреев уже прижимали, но он был фронтовик, отличник,

член партии (вступил на фронте). Проскочил! Всё-таки его взяли

в аспирантуру.

Теперь он занялся любимой химией всласть. С шефом по-

450

1945 – 1954 годы

везло: Айзенштат был очень грамотный синтетик, помогал.

А дома на Фонтанке ждала милая жена, сын и маленькая

смешная дочка Белла. Жили скупо. На аспирантскую стипен-

дию не пошикуешь. Но карточки уже отменили. Сразу стало

легче. Да и из Сыктывкара от родителей регулярно приходили

не только письма, но и переводы. Два года счастья!

Марик сумел существенно сократить и удешевить синтез

важного полупродукта, используемого в производстве красите-

лей. На защите его очень хвалили.

Но по России уже гремела яростная компания против «без-

родных космополитов». Айзенштата выбросили из Технолож-

ки. И для Рутенберга в институте места не было.

Два месяца Марк бегал по городу, искал объявления, обивал

пороги, упрашивал.

Сколько раз очередной завлаб говорил ему: «Вы безуслов-

но подходите», но как только дело доходило до отдела кадров,

он получал в морду: «Мест нет!».

Даже в школу учителем химии не брали.

Марк почернел. Он не раз сталкивался с «бытовым анти-

семитизмом». Но от родного государства! А ведь твердили:

«интернационализм», «равенство всех народов». Дудки! Ты

жид поганый! Гнусно. Раньше он забывал о своем еврействе.

Напомнили. Теперь Марик жадно ловил вести из Государства

Израиль.

— Повезло Давиду. Вовремя уехал, — говорил он жене. —

Нас не выпустят.

Сонечка всячески старалась помочь мужу. На её зарплату

учителя истории они и жили. Как-то она сказала:

— Мы так давно не были у Сергиевских. Давай сходим!

Марк стеснялся плакать в жилетку Леониду Викторовичу.

Но пошёл.

Сергиевский лежал пластом после третьего инфаркта.

Марика слушал сочувственно, ответил не сразу:

— На днях профессор Сычев сказал мне: «Прижали в ин-

ституте, просто сил нет. А ведь я не могу даже пожаловаться,

что притесняют по пятому пункту. Коренной русак». Ты не

Яша

451