Семья Рутенберг. Семейная хроника

до осени, подкормить.

— Как же так, папа! Ты теперь безработный, вам самим

есть нечего. Бросайте вы эту захолустную Ельню. Пора пере-

бираться в Смоленск. Хорошую работу мы тебе обеспечим.

Густав Карлович месяц честного завхоза ищет. Ведь вор на воре!

Младшим будет проще с учебой. И мы сможем помочь. Мамеле

будет близко. Мне скоро рожать.

— Спасибо, тохтерке. Но дома и стены помогают. У нас

большое хозяйство: коза, куры, огород. Дом свой. Не бросишь.

А работу я нашел.

Арон Яковлевич рассказал о своих малярных планах.

— Даст Бог, с голоду не помрем. А завхозом возьмите Мотю

Честней его найти трудно.

— И ты, папа, лучший бухгалтер в округе, пойдешь маляр-

ничать?

— Такое время. Как сказал Экклезиаст: «Время собирать кам-

ни, и время разбрасывать камни.» Кончится эта заваруха, опять

понадобятся бухгалтеры. А стыдиться любого труда — грех.

Семья

85

— Я все думаю, — сказала вдруг Циля. — Ведь революция!

И снова погромы. Как все радовались год назад.

— Где революция, там и кровь, — ответил ей Теодор Руви-

мыч. — Иначе новый мир не построишь. Мир для счастья всех

людей. И наша революция — это только начало, первый шаг

великой всемирной.

— Дай то Бог, — кивнул Арон Яковлевич. — И всё же пра-

ва Циля. Погромы! Поразительно, как меняет человека толпа.

Ведь сам по себе нередко мухи не обидит. А в толпе звереет.

— Так и есть, — согласился Теодор. — Толпа подавляет волю

отдельного человека. Мало кто способен противиться её вну-

шению. Недавно появилась даже новая наука: психология тол-

пы. Доктор Войталовский публикует очень интересные статьи

на эту тему.

— Боюсь я толпы, — заметила Роза. — До дрожи боюсь.

— Но ведь толпа способна и к благородным поступкам, если

её ведет достойный человек. Вы слышали, что было в Николь-

ском?

— А что там случилось? — спросил Арон Яковлевич. — Там

большой винокуренный завод.

— Верно. И охраняли этот завод десяток солдат и один

прапорщик. Вот на прошлой неделе собрались мужички этот

завод громить. Прёт толпа, человек триста, половина — дезер-

тиры с винтовками. Идут с ведрами, с бочками, впереди бабы.

А озверевшие бабы куда страшнее мужиков. Охрана испу-

галась — и в кусты. Остался в воротах один прапорщик,

лядащенький такой. Стоит, в руке наган держит, ждёт. Как

подошли, он и крикнул: «Стой!». Они встали. Видят, человек

не боится. Это всегда заметно. А прапорщик наган к виску

приложил, и говорит: «Остановить вас я не могу. Но я дал при-

сягу и поста не брошу. Сделаете ещё шаг — выстрелю в себя.

Грабьте завод, люди добрые. Всё ваше. Только и придется вам

через мой труп перешагнуть». Тут даже бабы замокли. Стоят.

А с каждой секундой этот шаг шагнуть всё трудней стано-

вится. Сгоряча, или в азарте, чужая жизнь — пустяк. А так!

Какой-то старик и сказал: «Пошли домой, православные. Неш-

то мы душегубы?» Так и разошлись.

86

1917 – 1925 годы

— Вот это герой! — ахнула Циля. — Храбрец! Дрогни хоть

чуть — и всё, его бы смяли.

— Управлять толпой дано не каждому, — кивнул Теодор.

В конце августа Голда Исакована перебралась в Смоленск.

Первые роды дочери — не шутка!

Пока Рейзел дохаживала последние недели, Голда Исаковна

постаралась наладить добрые отношения с квартирной хозяй-

кой:— Начнет придираться, беды не оберешься.

Хозяйка, увидев Голду Исаковну фыркнула:

— Старая жидовка.

Но та «не услышала». А дней через пять, придя из госпи-

таля, Роза застала маму вместе с Людвигой Станиславной. Сидя

за пыхтящим самоваром, они дружески беседовали.

Роза ахнула:

— Мамеле, как же ты сумела?

— Не так уж и сложно. Каждая женщина хочет иметь ковед

(Почёт, уважение). А Людвига Станиславна недавно поссорилась

с двумя ближайшими подругами. Ей нынче и поговорить не

с кем. А я с ней не спорю. Жалко её. Дочка с внуками в Варшаве.

Сын в немецком плену. Письма доходят редко. Она одна оста-

лась.

Роды у Рейзел были трудными. Очень большим оказался

мальчик, и шел неправильно. Только через семь часов Густав

Карлович поднял новорожденного и хлопнул по попке.

— Кричит! Всё в порядке. Поздравляю, Теодор Рувимыч.

Отличный парень. Потянет за десять фунтов.

Отец не рискнул сам принимать роды. Стоял рядом блед-

ный, переживал.

— Большая потеря крови. Разрывы. Сестра, кетгут! Нало-

жим швы. Смотри, Теодор, раньше чем через две недели её

с постели не спускай. Такую жену надо беречь! Строгий по-

стельный режим.

Через неделю Роза все же выпросила разрешение переехать

домой:

— Лежать можно и дома. А уход мамеле обеспечит.

Семья

87

Мальчика назвали Давидом, в честь старшего брата Теодора,

умершего от туберкулеза. Отец хотел было нанять няню. Но

и жена и тёща дружно обрушились на него:

— Что это ты выдумал, Тэдик? Нормальная еврейка не

отдаст сына в чужие руки! Еще вздумаешь кормилицу искать?

Слава Богу, у Рейзел молока хватает.

Поднявшись, Рейзел поспешила вернуться к мужу. Малыш

сразу стал главным в старом доме на Рыбачьей улице. Даже

Людвига Станиславна каждый день заходила полюбоваться