Семья Рутенберг. Семейная хроника

— И так жить трудно, а тут ещё Аня. Да хорошо если одна,

не дай Бог, заявятся всем семейством». Циля была на шестом

месяце. Беременность переносила трудно и часто раздража-

лась от каждого пустяка. Но всё-таки сбегала на Вокзальную

площадь, узнала, что 39-й из Мелитополя приходит в 6 вечера

на Киевский.

Вернувшись, Гриша отложил свой кларнет и с удивлением

прочёл телеграмму.

— Что там у них случилось? Придётся встречать. Я могу

прийти в ресторан к десяти, надо только предупредить Соло-

мона.

В пути сломался трамвай, и к они поезду опоздали. На пус-

том перроне издали увидели большую гору вещей и рядом

с нею всё семейство: худую, измождённую Аню, маленького,

заросшего рыжей бородой мужа и трёх девочек-подростков от

9 до 14 лет.

Заметив среди вещей старинный, ободранный комодик

карельской берёзы, Циля вдруг поняла: «Они всё бросили.

Всё. А ведь свой дом был. Значит, и вправду беда».

250

1925 – 1941 годы

Злость куда-то ушла, осталась только жалость к несчастным,

растерянным людям.

Гриша нанял ломового извозчика, барахло сложили на плат-

форму, увязали верёвками, посадили девочек и пошли за ста-

рой лошадкой через мост, а потом по Садовому кольцу.

— Вы не беспокойтесь! — взволнованно уверял Цилю Павел

Аркадьевич — Мы к вам ненадолго. Ну, может, на недельку.

Я найду какое-нибудь жильё, мы не будем вам мешать.

— О чём вы говорите! — махнула рукой Циля. — Живите,

пока нужно. Не чужие. Но что вас выгнало из родного дома?

— Горе. Поверите, Циленька, я семь погромов пережил

в Мелитополе за Гражданскую! И каких погромов! Но никогда

и мысли не было уехать. Я ведь базарный фотограф. Дом свой

собственный. Думал, при любой власти выживу. В воскресенье

на майдан приезжают мужики, кусок хлеба всегда заработаешь.

Он замолк, и начал крутить козью ножку.

— Голод нас выгнал. — оглянувшись сказала Аня. — На Ук-

раине страшный голод. До людоедства дошло. Неужто не знаете?

О голоде говорили смутно. Недавно ввели карточки. Нормы

были вполне терпимые. В газетах ничего не было. Москва почти

не знала о страшном бедствии.

— Выйдешь утром из дома, — Аня говорила глухим, сдав-

ленным голосом, — а по улице на дрогах мертвяков везут.

Каждый день! Детишки, женщины. Я в райземотделе рабо-

тала, паёк получала. И огород у нас. В городе не отбирают

подчистую, как в деревнях. Мы не голодали. А дочкам в школу

кусок хлеба дать страшно. Невозможно там жить.

Повезло. В райотдел ОГПУ прислали нового инспектора, та-

тарина. Купил он у нас дом за полцены. И то счастье. Пришлось

бы бросить. Лучше уж мы в Москве как-нибудь перебьёмся, чем

каждый день видеть такое. К осени деревня вся вымрет.

Одну комнату отдали семейству Радомских. Часть барахла

пришлось оставить в коридоре. В коммуналке много лет шла

тихая война двух партий. Циля ухитрялась жить в мире со все-

ми, умела вовремя промолчать, вовремя извиниться, обошлось

без скандала.

В этот вечер она никак не могла уснуть.

Ельня, 1925 год

251

— Отчего такое бедствие? Ведь и засухи вроде не было.

Гриша закурил:

— Засуха не при чём. Там же коллективизация. Кулаков

и подкулачников выслали в Сибирь. А это самые работящие

мужики. Скот порезали. Получилось, что при колхозах сдали

хлеба почти вдвое меньше, чем раньше. В Кремле и озверели.

Отдали приказ взять хлеб любой ценой. Вот ЧК и взяла.

— Не может быть! — Циля села и прижала к груди руки. —

Какой ужас! Голод организовали!

— Только не вздумай где-нибудь сказать об этом вслух.

Попадёшь, как Абрам, в ГПУ.

Стали жить «в тесноте, да не в обиде». Аня помогала Циле

по хозяйству. Лена, Вера и Таня понемногу оттаяли, перестали

дичиться, бегали в магазин, играли с мальчиком.

Отоспавшись после работы, Гриша водил девочек по Москве,

показывал Кремль, Красную площадь. Впереди, взявши за руку

девятилетнюю Таню, гордо выступал Феля. В свои шесть лет

он чувствовал себя в Москве полным хозяином.

Циле резали слух русские имена девочек. Да и Павла Ар-

кадьевича до семнадцатого года явно звали Файвел Абрамы-

чем (спросить она постеснялась, но про себя вычислила сразу). Стыдно

прятать своё еврейство. Но, может, детям будет проще жить

с русскими именами?

Павел Аркадьевич с утра убегал искать жильё и работу.

И отыскал таки! За Брестским вокзалом, за Всехсвятским, ря-

дом с окружной железной дорогой, он купил четверть дома

в деревне Коптево. И работа нашлась: фотографом на Бегах.

За эти недели Циля сроднилась с худой, ворчливой, но доб-

рой и отзывчивой Аней, с её девочками. Теперь по еврейским

праздникам и дням рождения они всем семейством ехали

на паровичке до Покровского-Стрешнева — в гости к Радом-

ским.

Летом Циля, наконец, сдала госэкзамены и получила дип-

лом бухгалтера. (Гриша давно бросил Гнесинку: совмещать учёбу

с семьёй и работой было не под силу). Ей предложили работу на за-

воде «Электропровод». Но почти сразу Циля ушла в декрет —