Семья Звонаревых. Том 1

Чтобы не волновать родных, Варя в письме ни словом не обмолвилась об эпидемии. Но тревожные вести всё же дошли до Петербурга. В Красноярск полетели телеграммы: из дома, от Краснушкина, от отца. Краснушкин рекомендовал немедленно оставить работу в больнице и не подвергать себя опасности. Варя была убеждена, что сам Иван Павлович ни за что не оставил бы своего поста в разгар эпидемии, когда тысячи людей нуждались во врачебной помощи. А она? Чем она хуже Ивана Павловича? Она тоже врач. И её долг быть там, где её ждут больные.

Генерал Белый почти ежедневно справлялся в министерстве внутренних дел, когда, наконец, будет разрешён его дочери въезд в Европейскую Россию. В министерстве не торопились, задерживали высылку разрешения под всякими благовидными предлогами.

В конце концов эти проволочки настолько обидели генерала, что он в знак протеста подал в отставку. Подобный шаг начальника Главного артиллерийского управления вызвал целую сенсацию в руководящих военных кругах. Герой Порт-Артура не считает возможным оставаться в рядах армии!

Генерала вызвал для объяснения великий князь. И тут Белый подробно рассказал обо всех своих обидах, а попутно пояснил, почему возник конфликт между его дочерью и профессором Горемыкиным.

– Но мне говорили, что ваша дочь была связана с какой-то нелегальной студенческой организацией, – заметил князь.

– Это ложь! – категорически возразил Белый. – В этом её обвинил Горемыкин, чтобы отомстить ей за свои неудачные ухаживания.

– Я сейчас же потребую разъяснения от министерства внутренних дел, – пообещал великий князь и попросил генерала взять обратно заявление об отставке.

Неделю спустя министр внутренних дел дал указание о разрешении Звонарёвой на выезд из Красноярска. Но ей не разрешалось проживать в столице и столичных губерниях, а также в некоторых губернских городах.

Вспышка эпидемических заболеваний в Красноярске пошла на убыль, и Варя, к великой печали Домры Романовны, начала собираться в дорогу.

Глава 32

Варя поселилась в дачном посёлке Любань, в восьмидесяти с лишком километрах от Петербурга. Летом тут проживало свыше десяти тысяч человек, главным образом дачников, а зимой оставалось несколько сот местных жителей. Из Петербурга сюда ходили дачные поезда и, таким образом, попасть в столицу можно было сравнительно просто – самое большое за три часа. Главное, что Любань находилась уже на территории Новгородской губернии, а не Петербургской, и Варя спокойно жила здесь, за пределами столичной губернии, как было ей указано полицией.

Варя сняла небольшую комнату в доме старого железнодорожника, невдалеке от пристанционного фельдшерского пункта. Им заведовал опытный пожилой фельдшер, периодически страдавший запоями. Варя вызвалась бесплатно помогать ему в обслуживании больных, и он с радостью предоставил ей эту возможность.

– Раз уж вам так нужна медицинская практика – пожалуйста, работайте сколько угодно, – любезно развёл он руками, как бы раскрывая перед Варей полнейшее право самостоятельно распоряжаться на пункте. – Ну-с, а когда я приболею – половину гонорара берите себе – это, так сказать, за то, что вы будете в некотором роде выручать меня.

Варя самым добросовестным образом выручала своего шефа и иногда неделями вела приём больных одна. Конечно, это была не столь обширная практика, как в Красноярске, но всё же – практика, столь необходимая человеку, настойчиво готовившему себя к благородной деятельности медика и мечтавшему получить диплом врача.

Того гнетущего чувства тоски, которое преследовало Варю в Красноярске, больше не было: она жила теперь близко от дома, могла в любой момент повидать близких.

Ночевать в Питере ей не разрешалось. Опасаясь доносов со стороны дворников и соседей, Варя не рисковала оставаться на ночь в своей квартире на Малом проспекте, но часто ночевала у родителей на Сергиевской. Обычно она уезжала из Любани во второй половине дня в субботу, проводила в Питере субботний вечер, всё воскресенье и возвращалась в Любань утром в понедельник. Два-три раза в неделю к ней наезжали Сергей Владимирович с Васей и Надюшкой.

Как-то её навестила и Юдифь. Они обнялись, расцеловались.

– Варенька, если бы вы знали, как меня мучает чувство вины перед вами, – сказала Юдифь, вглядываясь сквозь слёзы в глаза Вари. – Всё из-за меня… Простите, Варенька, я готова…

– Не надо, Юдя, об этом! – прервала её Варя. – Не берите на себя чужой вины! Я вам уже писала, что во всём, прежде всего, виноват мой несдержанный характер. Хорошо уже хотя бы то, что Горемыкин вылетел из института.

Юдифь рассказала ей все институтские новости, начиная с того, что Вениаминов ушёл в отставку и теперь у них другой директор, и кончая тем, что Маргарита Лоринговен решила остаться при институте на кафедре топографической анатомии.

– Но ведь она очень мало подходит для научной работы, – заметила Варя.

– Это, Варенька, никакого значения не имеет для таких, как она, – вздохнула Юдифь. – Отец – барон, к тому же жандарм. Она сама умеет подличать на каждом шагу – это обеспечит ей большую карьеру.