Семья Звонаревых. Том 1

И она подробно изложила просьбу Блохина.

– Как видно, нам, Варенька, суждено быть коллегами не только в медицине, – проговорил, улыбаясь, Краснушкин. – Что ж, вашу руку – в знак большой, весьма опасной, но благородной дружбы! Я постараюсь завтра же выполнить вашу просьбу. Приложу к этому все свои усилия.

– Мне можно подождать результаты здесь, в Питере? – спросила Варя.

– Разумеется, если ваш тяжелобольной протянет ещё сутки, – рассмеялся Краснушкин. – Сейчас отужинаете с нами, а потом я, к неописуемой радости Серёжи, Надюшки и Васи, доставлю вас к ним!..

Ту ночь Варя рискнула провести дома, в кругу своей семьи. Чувствовала себя очень напряжённо и несколько раз просыпалась от душивших её кошмаров. Но всё обошлось благополучно: ни дворник, ни соседи даже не знали о том, что она приехала.

К пяти часам вечера явился Краснушкин. Варя, весь день ждавшая его с нетерпением, спросила его ещё в коридоре:

– Ну как, Иван Павлович, узнали что-нибудь?

– Серёжа дома? – в свою очередь спросил Краснушкин.

– Нет, ещё не вернулся с работы, – ответила Варя. – Он вам нужен?

– Мне хотелось бы посекретничать с вами наедине, поэтому я и спрашиваю о нём, – объяснил доктор.

– Ах, вот как! – рассмеялась Варя. – Ну, тогда вам повезло.

Краснушкин сообщил ей, что группа осуждённых революционеров, среди которых находятся Коссачёва и Климов, содержится в Александровском централе в Орле. По некоторым данным, их должны были в ближайшее время отправить для отбытия наказания в одну из крепостей на юге России. Куда именно – Краснушкину узнать не удалось.

Часть третья

Глава 1

Стоял жаркий летний день. Море до самого горизонта ослепительно искрилось солнечной чешуёй, а над его сверкающим простором ярко голубело небо с редкими причудливыми островками белых облаков. В морской дали, подёрнутой сияющим маревом, медленно скользили в разные стороны стаи рыбачьих парусников. Ближе к берегу в прозрачном воздухе метались крикливые чайки. В порту басовито перекликались пароходы, гремели якорные цепи, не смолкали звонкие «майна» и «вира».

Но в каменистых, почти лишённых зелени, опалённых зноем улицах города в дневные часы стояла дремотная тишина. Нигде не было видно ни души, и только из подворотен лениво тявкали собаки. Временами с моря налетали порывистые вихри и поднимали в воздух пыль и мусор.

Во дворе одного из маленьких каменных домиков на Верхней Митридатской улице в тени акации в гамаке лежал с книжкой в руках молодой человек лет двадцати и задумчиво смотрел на раскинувшиеся внизу город и порт.

Город был ему известен до мелочей. Он знал многие притаившиеся в глубине дворов, построенные из известняка белые домики, которые служили ему убежищем от преследования остронюхих шпиков, уже давно разыскивающих его. На каждом шагу его постоянно подстерегала угроза жестокой полицейской расправы. Из дому он выходил только с наступлением темноты и к рассвету старался уже скрыться от глаз жандармов, полицейских.

В этих повседневных опасностях, грозящих тюрьмой, а то и каторгой, всё личное отходило на второй план.

Но жизнь раскрывала перед юным сердцем тысячи соблазнов, вроде путешествий в дальние заморские страны, прогулок в тёплую безлунную звёздную ночь с любимой девушкой. Да и для таких прогулок приходилось выбирать окраины города, чаще всего – покрытые полынником, южные, ещё не заселённые склоны Митридата.

Суровый путь в жизни выбрал себе Пётр Волков, ещё с ученической скамьи принявший самое активное участие в революционной борьбе. Не отступил он от неё и теперь, в пору тяжёлых испытаний, когда народная революция шла на убыль. Многие отреклись от революционных идей, отошли от неравной борьбы с царизмом, уходили из партии, не веря в силы рабочего класса. Но Волков не струсил, не склонил головы перед царизмом. Конечно, страшно было думать в двадцать лет о смерти на виселице, но ещё страшнее казалось ему отречение от революции: предать её дело, изменить товарищам по революционной борьбе.

«Лучше смерть, чем презрение товарищей!» – так давно решил про себя Пётр Волков.

Вспомнилось ему и недавнее подпольное собрание в каменоломнях. На нём с капитулянтскими речами яростно выступали меньшевики. Недаром некоторые из них слыли краснобаями. Но их речи встречали резкий отпор со стороны рабочих, матросов и рыбаков, на своей шкуре испытавших всю тяжесть политического и экономического гнёта царского строя.