Семья Звонаревых. Том 1

Больше месяца Тимофеев не рисковал брать с собой из города листовки. Одни из них призывали солдат отказываться от участия в карательных экспедициях против крестьян и рабочих, другие – рассказывали о массовых расправах и казнях над участниками революционных боёв 1905 года, третьи сообщали о растущей нужде крестьянской бедноты, о её бесправном положении в деревне и засилье помещиков и кулаков-мироедов. Листовки будоражили умы солдат, разжигали в них горечь и боль за родных и близких, влачивших в деревне жалкое существование.

Сегодня торжествовала реакция, но завтра ветер революции снова мог раздуть огонь народной ненависти.

И тогда перепуганный этим огнём царизм снова начнёт подавлять выступления рабочих и крестьян солдатскими штыками. Надо было предотвратить кровопролитие. И листовки обращались к солдатам с такими словами:

«Солдаты!

Вы – дети народа! Когда вы стреляете в народ, ваши пули убивают ваших отцов, матерей, сестёр и братьев.

Голод, нищета и бесправие заставляют их подниматься против угнетателей, а вы вместо того, чтобы защитить интересы своих близких, убиваете их и превращаетесь в палачей, в пособников угнетателей…»

Оружие, тёплую одежду и листовки поручено было доставить в крепость Блохину.

Он опять отпросился у Саблина в Старый Карантин, чтобы перевезти ранее закупленное сено для коровы. Ротмистр в виде поощрения по службе дал ему для перевозки сена большую пароконную интендантскую повозку.

Блохин уехал в Старый Карантин без Вали и вернулся только под вечер. Он сидел на вершине водружённого на воз огромного стога сена и, покачиваясь из стороны в сторону, громко горланил песни. Так, с песнями, он и въехал в ворота крепости.

– Здорово ты, Гордеев, набрался! Змия зелёного не видишь? – встретили его шутками дежурные жандармы.

– Верно, выпил маленько… За здоровье их благородия господина ротмистра выпил, за себя, за всех вас… Вот и набралось… – ответил заплетающимся языком Блохин.

– Ну, езжай, езжай, отсыпайся, да смотри не свались! – беспрепятственно пропустили его с повозкой и сеном жандармы, не ведая, что на повозке под сеном лежали револьверы, патроны, ватные куртки, шапки-ушанки и целая кипа листовок.

Заступив на дежурство, Блохин с Валей постепенно перенесли на форт оружие, одежду и листовки, спрятав их в подземелье.

Однажды утром, едва Борейко вошёл в ротную канцелярию, Савельев доложил ему, что подпрапорщик Пыжов якобы нашёл пачку прокламаций и немедленно отправил находку ротмистру Саблину.

– Это почему же – Саблину? Позвать сюда Пыжова! – приказал Борейко, в волнении шагая по канцелярии. Он понимал, какая опасность могла угрожать Блохину, если жандармы узнают, откуда попали в роту листовки.

«Чёрт бы побрал этого растяпу Тимофеева! Не мог спрятать их как следует», – недовольно бурчал себе под нос штабс-капитан.

Савельев вернулся с Пыжовым. Борейко, не здороваясь с фельдфебелем, выслал писаря из канцелярии.

– Кто, по-вашему, командует ротой – я или ротмистр Саблин?! – подойдя вплотную к Пыжову и с трудом сдерживая бешенство, спросил Борейко. Он был на полголовы выше фельдфебеля, значительно шире в плечах. Выражение собственного достоинства мигом слетело с лица Пыжова.

– Вы, вашбродие… – растерянно пробормотал он.

– Как вы смели найденные листовки отправить Саблину, не доложив о них мне?!

– Их высокоблагородие ротмистр Саблин приказал мне немедленно доставлять все обнаруженные подпольные листовки, вашбродь!

Борейко с большим трудом сдержался, чтобы не вцепиться в дремучую фельдфебельскую бороду.

– Ты что, старый дурак, решил подвести своего командира под неприятности? Думаешь, что я после этого буду держать тебя в роте? Я тебе… – и дальше штабс-капитан разразился столь крепкими ругательствами, что подпрапорщик сначала покраснел, а затем побледнел, как стена. Из его глаз покатились слёзы, он затрясся от страха и вдруг, схватившись за грудь, сел на табуретку.

– Встать, когда с вами разговаривает командир! – крикнул вне себя от гнева Борейко.

– Вашбродь… вашбродь… – чуть слышно бормотал фельдфебель.

– Трое суток гауптвахты! Кругом, марш! – скомандовал штабс-капитан.

Пыжов повернулся по-уставному и вылетел из канцелярии. На лестнице его встретил Савельев:

– Предупреждал я вас, Евсей Петрович, чтобы вы листовку прежде командиру показали… Не ругал бы он вас тогда… А то, поди, вся крепость слышала…

– Помалкивай, болван! – сердито рявкнул Пыжов. – Я командира за ту ругань к ногтю прижму, долго помнить будет!

Дверь с шумом растворилась, и в ней появился Борейко.

– К ногтю, говорите, меня? – уставился он на оторопевшего фельдфебеля.

– Никак нет… Не могу знать, – забормотал тот испуганно.

– Зайдите в канцелярию! – приказал ему штабс-капитан.

Пыжов помедлил. Борейко рывком втащил его в помещение и захлопнул дверь. В следующий момент раздался дикий крик.

«Надо выручать командира, чтобы потом за эту сволочь, Пыжова, отвечать ему не пришлось», – подумал Савельев и распахнул дверь.

Борейко стоял посреди канцелярии, а перед ним – подпрапорщик, потный, трясущийся.