Семья Звонаревых. Том 1

Суетнёв понимал, что ему как командиру артиллерии совсем не выгодно привлекать к ответственности Борейко, и стал валить всю вину на Саблина, благо того уже не было в живых.

Начальник жандармского управления был признан виновным во всех происшествиях, имевших место за последнее время в крепости. Он неправильно организовал содержание заключённых, привлёк к охране непроверенных людей, плохо поставил секретную службу и потому не имел никаких сведений о подготовке побега, не сумел выяснить, каким путём листовки попадали в крепость.

Словом, Саблин должен был отвечать за всё. Это выглядело вполне правдоподобным. Но тут Борейко доложил о посланных им телеграммах Никитину и Белому.

Суетнёву стало ясно, какую оплошность допустил штабс-капитан. Теперь замять дело было уже невозможно. Надо было ждать приезда следственных властей из Одессы или из самого Петербурга. Скандал принимал слишком широкие размеры, а это грозило большими неприятностями всему начальству крепости, начиная от Шредера и кончая тем же Борейко.

– Вы не имели права непосредственно обращаться по делам службы к командующему войсками, минуя своё прямое начальство – меня и коменданта крепости, – раздражённо отчитал Суетнёв штабс-капитана. – За нарушение правил воинского устава вы будете подвергнуты аресту.

Борейко протянул телеграмму из Одессы, запрещавшую его арест до полного расследования дела. Суетнёв покраснел как рак, но нарушать приказ командующего войсками не посмел.

– Подчиняюсь распоряжению генерала Никитина. Но лично донесу ему обо всём и буду просить об отмене этого распоряжения, – пригрозил полковник.

В тот же день была получена телеграмма из военного министерства о выезде в Керченскую крепость старшего следователя по особо важным делам Главного военного суда генерал-майора Лыкошина с тремя помощниками.

Узнав об этом сообщении, Борейко почувствовал, что своей поспешностью навредил не только себе, но и так хорошо относившемуся к нему Суетнёву, и это сознание было весьма неприятно.

«Надо срочно писать Василию Федоровичу и просить не очень круто заваривать кашу, а то и мне придётся плохо», – решил штабс-капитан про себя.

Генерал Лыкошин не заставил долго ждать себя. Это был ещё не старый человек, очень приятной наружности, в манерах которого ничего не напоминало представителя судебного ведомства. Говорил он со всеми необычайно ласково, держался просто и очень любезно. С ним приехало трое мрачных офицеров-следователей.

По приезде в крепость Лыкошин прежде всего нанёс визит больному генералу Шредеру.

– Поверьте мне, ваше превосходительство, во всём виноват этот круглый дурак Саблин, – лежа в постели, болезненно бормотал комендант. – Он всё прохлопал и просмотрел. Полковник Суетнёв тоже оказался не на высоте, а этот выскочка Борейко осмелился телеграфировать ложные сведения командующему войсками в Одессу и Белому в Петербург. Боюсь, как бы Борейко не оказался главным зачинщиком побега. За ним есть хвост из Батума. Да и жена у него не совсем благонадёжна. Очень прошу вас заняться этой подозрительной парой.

Лыкошин внимательно его выслушал, заверил, что, по всей видимости, дело для него, Шредера, кончится пустяками, и посоветовал ехать лечиться. Комендант был очарован таким обращением и совершенно успокоился.

А следствие шло своим чередом. Лыкошин и его три помощника детально, шаг за шагом расследовали обстоятельства побега, попутно вникая во все дела жандармского управления.

Внимание следователей сразу привлекла личность Гордеева. Откуда он взялся, по чьей рекомендации попал на службу в жандармское управление? В делах Саблина нашли аттестацию Семёновского полка бывшему унтер-офицеру Гордееву. Там же наткнулись и на запрос в полк о фотокарточке Гордеева. Выяснилось, что её не обнаружили в полку. Лыкошин приказал запросить о Гордееве по месту его жительства. Заодно запросили сведения о жене Гордеева – Матрёне и о Тимофееве.

Ответы получились совершенно обескураживающие. Оказалось, что Гордеев был убит уже два года тому назад на месте своего последнего проживания. О Моте ответили, что она никогда не проживала в станице, откуда числилась родом. И, наконец, о Тимофееве из градоначальства сообщили только то, что его дважды видели входившим во двор на Митридатской улице, где одно время проживал опасный революционер Пётр Волков.

Ответы на запросы явно не удовлетворили Лыкошина, и он стал выяснять, кто и каким образом помогал устройству на службу в крепости всех этих лиц. Обнаружилось, что Суетнёв по просьбе Борейко хлопотал за Гордеева, но данных о том, что сам Борейко был ранее знаком с Гордеевым или хлопотал непосредственно за него, не было. Штабс-капитан оказался на подозрении и, хотя прямых улик против него не находилось, его всё чаще вызывали на допрос.

Вот тогда-то и появилось анонимное письмо о том, что во всех этих преступлениях замешан бывший почтмейстер крепостной почтовой конторы, ныне проживавший в Екатеринославе, Носов.