– Рискованно, но возможно, – предупредила та и начала излагать свой план. – Тут невдалеке – похоронное бюро. Там есть катафалк с лошадьми. Что, если на катафалк поставить гроб, наполнить его оружием и патронами и направить на Ваганьковское кладбище через Пресню под видом похорон. Я за гробом пойду как провожающая, буду голосить по-бабьи… Товарищ Федосеев, – кивнула она на пожилого рабочего, – поведёт лошадь под уздцы. Дело остаётся только за попом… Без попа ничего не выйдет.
– Надо взять такого товарища, которого здесь не знают. Может, вот этот товарищ, – глянул Федосеев на Блохина, – согласился бы… Он даже похож на здешнего попа. И ростом подходит, и рыжеватый такой же, и даже с рябинкой малость.
Все обернулись к Блохину.
– Вид-то у него совсем не поповский, да и, хоть немного, знать надо поповское дело, молитвы там разные, – усомнился в успехе предложенной затеи Терехов.
– Товарищи, дело, конечно, рискованное, но как быть? Патроны нужны. Их ждут. Медлить нельзя. – Клава подошла к Блохину. – Сейчас раздобудем вам на голову поповскую скуфью, поверх шинели натянем ризу, в руки – крест, кадило, и будете поп как поп, – заключила она.
Что-что, а поповская роль была совсем не по душе Блохину, но он знал – патроны нужны, их ждут на баррикаде. На поповские принадлежности Блохин глядел с явным отвращением.
На него поверх шинели натянули серебряную ризу. Она оказалась как раз впору. Затем нашли скуфью и надели на голову. Серегин достал ножницы и подровнял рыжую, росшую кустами бороду, причесал волосы, на руки Блохину напялили перчатки, чтобы не было видно его широких и грубых кистей.
– Теперь возьмите крест и кадило и помахивайте ими, – распорядилась Страхова.
Блохин повиновался.
– Ну как?
– Замечательно! – воскликнула она. – Вы, товарищ…
– Блохин Филипп Иванович, – представился Блохин.
– Вы, Филипп Иванович, выглядите настоящим батюшкой, – продолжала Страхова. – Нужно только, чтобы движения у вас были более медленными, степенными, даже торжественными. Ведь вы служитель самого господа бога и вокруг все – ваша паства, а вы – пастырь, добрый и уверенный в себе. Ничто житейское, даже смерть, не тревожит вас. Вы убеждены, что без воли божьей ни один волос не упадёт с вашей головы, что только бог волен в вашей жизни и смерти. Поэтому вы так смело и идёте навстречу явной смертельной опасности.
– Мне бы водочки, тогда и сам чёрт не брат, – вздохнул Блохин.
– Нет, этого нельзя, – воспротивился Федосеев. – Тут чуть перехватишь, всё дело погубишь.
– Что ж, так – значит, так, – смирился Блохин. – Давайте скорее катафалк, гроб… Очень запахи поповские не люблю, и особенно – когда ладаном несёт…
– Молодец, Филипп Иванович, – посмотрел на Блохина Серёгин. – Знал Митрий, с кем подружить, царство ему небесное.
Затем сходили в церковный подвал, где лежали покойники в гробах, ожидая своей очереди на похороны. Из одного вынули покойника, а гроб отнесли в церковь. От длительного пребывания мертвеца гроб сильно пахнул мертвечиной. Блохин даже нос зажал, когда гроб внесли в церковь.
– Воняет? Это хорошо, меньше будет подозрений, – утешила Клава.
– Так, значит, решено: вы, товарищ Федосеев, – обернулась к рабочему Клава, – ведёте лошадь и после первой баррикады увозите катафалк в первый попавшийся переулок. Товарищ Блохин тоже только доводит катафалк за первую баррикаду, а затем идёт с вами дальше вместе с пустым гробом, а я остаюсь на баррикаде или в ближайшей подворотне, – распределяла роли участников траурного шествия Страхова.
Глава 7
Через полчаса приготовления были закончены. Около часовни стоял катафалк с белым глазетовым гробом, доверху нагруженным оружием и патронами, а также перевязочным материалом. «Священник» ходил вокруг катафалка и, напевая что-то себе под нос, усиленно кадил на «покойника». За катафалком, в чёрном платке, низко повязанном по самые глаза, шла, горько плача, женщина, охватив обеими руками гроб.
– Ну, трогай, сердешный, – прохрипел простуженным голосом «поп».
Мужик дёрнул лошадь за уздцы. Выйдя на Малую Грузинскую улицу, похоронная процессия направилась к Большой Пресне.
Блохин шёл медленно, степенно, держа в правой руке серебряный крест, а в левой кадило, из которого густо клубился благовонный дым ладана. Когда катафалк поравнялся с подворотней, где столпилось десятка полтора мужчин и женщин, прятавшихся от обстрела, Блохин вскинул голову вверх, осенил толпу крестным знамением и елейным голосом провозгласил:
– Мир вам, люди православные! Да осенит вас господь бог своею благодатью!..
Почти все сняли шапки и набожно закрестились. Ободрённый таким эффектом, Блохин начал вполголоса напевать те немногие церковные фразы, которые сохранились с детства в его памяти.
– Свят, свят господь бог всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь!
К нему подбежала женщина и тревожно предупредила, что на Большой Пресне каратели по всем бьют из ружей, а то и из пушек. Но «батюшка» не растерялся и, вспомнив недавнее наставление Страховой, проговорил смиренно: