– Всех, конечно, не уволят, но вас как коновода и зачинщика, обязательно уволят и фамилию занесут в чёрные списки. Тогда нигде места не найдёте, придётся уезжать из Питера, – уговаривала Варя.
Прислушиваясь к этому разговору, Шура молча плакала, и эти слёзы действовали на Блохина сильнее всяких убеждений Звонарёвой. Он понимал, что в случае потери им работы Шуре придётся труднее всего. Понимал также, что эти слёзы являются безмолвной мольбой пожалеть её с маленьким ребёнком.
В тот же вечер Блохин отправился на явочную квартиру и рассказал Ивану Герасимовичу о распоряжении Майделя.
– Опять будет заваруха на заводе, – озабоченно говорил Блохин. – Да и как можно смириться с эдакими фокусами: и вычет и штраф за один и тот же прогул! Нет, определённо рабочие взбунтуются.
– А мне кажется, бунтовать на этот раз особо не стоит, – возразил Иван Герасимович.
– Пусть, значит, этот Майдель кровь из нас сосёт? – наливаясь гневом, спросил Блохин. – Совсем на шею сядет, ежели всё спускать ему.
Иван Герасимович неодобрительно покачал головой:
– Всё ещё горяч ты, Филипп Иванович. А я скажу тебе, что генерал ваш приказ этот по совету охранки написал… спровоцировать вас на выступление и выявить зачинщиков…
– Да неужто? – поразился Блохин. – А вам откуда это известно?
– Представь себе – известно, – улыбнулся Иван Герасимович.
– Как же быть тогда?
– Бастовать надо.
Блохин был совершенно сбит с толку.
– Да вы же сами… чтоб мы, того, не бунтовали, – растерянно пробормотал он. – А теперь – бастовать…
– Да, бастовать, – подтвердил Иван Герасимович. – В понедельник всем, как всегда, выходить на работу… Пускайте станки на холодный ход, а сами суетитесь вокруг них. И вы на месте, и завод работает, а заказы на месте стоят. Забастовка такая итальянской называется.
Предложение Ивана Герасимовича очень понравилось Блохину.
– Но как оповестить братву? – почесал он затылок.
– Ты про свой механический цех думай, – сказал Иван Герасимович. – С Фоминым, другими действуйте, только без шума… В других цехах тоже наши люди есть… оповещу всех…
– А ежели не удастся всех оповестить? – спросил Блохин.
– Что ж, пусть некоторая часть у ворот останется. Это только собьёт с толку начальство. Не сразу оно разберётся, что происходит, – ответил Иван Герасимович.
В понедельник утром у ворот завода ещё до начала работы собралась толпа рабочих. Они громко спорили, переругивались. Воронин взобрался на тумбу и призывал приступить к работе.
– С начальником потом сговоримся относительно отмены двойного штрафа за прогул. Надо сначала по-хорошему поговорить с генералом. Он рабочего человека уважает, – уговаривал мастер.
Вопреки его ожиданиям (и ожиданиям жандармов, наблюдавших за рабочими из окон заводоуправления) никто не возражал ему.
– Айда по цехам, а там видно будет, что делать, – поддержал его Фомин.
– Ну что, Филипп Иванович, пошли? – обратился к Блохину Воронин. – Или, может быть, ты против?
– А ты обо мне не больно тревожься, – неохотно отозвался Блохин. – Постою, покумекаю – идти или не идти.
Воронин ушёл, а Блохин ещё стоял у ворот и уговаривал рабочих механического цеха не шуметь, идти в цех.
– Тебе от этого какая польза? – недоумевали многие.
– Стараюсь для нашего фон-барона! Хочу снова в мастера попасть, – отшучивался он.
Ещё не успел затихнуть заводской гудок, когда Блохин повесил в проходной свой значок и неторопливо направился в цех, где на своих местах уже находились почти все рабочие. Такая дружная явка в понедельник крайне удивила Быстреева. Он поспешил доложить об этом по телефону Майделю. Такие же сообщения поступали генералу и из других цехов. Барон с довольной миной прохаживался по кабинету, торжествующе поглядывая на Тихменёва.
– Вот, господин полковник, видите, что значит твёрдая рука. Поприжали эту сволочь, пригрозили штрафами, и сразу все про пьянку забыли: явились вовремя почти поголовно. Советую вам учесть этот пример и запомнить, что без хорошей палки с русской мастеровщиной разговаривать нельзя!
Полковник, однако, не разделял настроения своего начальника.
– Есть, ваше превосходительство, русская пословица: палка о двух концах, – напомнил он сдержанно. – Одним – вы по рабочему, а другим – он по вас. Кому больнее будет, ещё неизвестно.
– Че-пу-ха! – по слогам, как бы подчёркивая уверенность в несокрушимости своих позиций, проговорил генерал. – Войска, полиция, жандармерия – на нашей стороне. А у рабочих ничего, кроме булыжников из мостовой! Поэтому они должны покоряться нашей воле.
Понимаете, должны! – повторил он и многозначительно поднял указательный палец.
В это время позвонил начальник литейного цеха техник Сухов – ещё молодой, но довольно сумрачный на вид человек. Он сообщил, что в цехе происходит какая-то непонятная кутерьма. С утра рабочие ещё не заформовали ни одной опоки.
– Возятся, пересыпают литейную землю с места на место, а дела нет, – обеспокоенно докладывал Сухов.
– Всех лодырей перепишите и списки предоставьте мне! – распорядился генерал.
– Это значит переписать всех до единого! – отвечал Сухов.
– Не разговаривать! – зло рявкнул генерал в телефонную трубку.