Семиярусная гора

Я не отдавал себе отчета, что бревиарий, собрание богослужебных последований, это самый полезный молитвенный свод, который я только мог найти, поскольку это молитва всей Церкви, вобравшая в себя всю мощь Ее прошений и сосредоточенная вокруг всесильной Евхаристической жертвы как драгоценности, оправой для которой служат остальные молитвословия, как души и жизни всех таинств и богослужений. Это было выше моего понимания, я лишь смутно что-то улавливал. Всё, что я знал – мне нужно читать бревиарий, и читать каждый день.

Как хорошо, что в тот день у Бензигера[419] я купил эти книги. Милость Божия побудила меня к этому. Не много я могу припомнить вещей, которые принесли мне столько радости.

Первый раз я попробовал читать часы в день памяти Арского кюре, св. Жана Вианнея. Я ехал в поезде, возвращаясь в Олеан, потому что коттедж казался мне тогда самым надежным местом, а получить место в монастыре Св. Бонавентуры – лучшей перспективой.

Как только поезд тронулся в путь и начал взбираться на холмы Сафферна[420], я раскрыл книгу, и начал прямо с Утрени в Общем последовании мирянских служб.

Venite exultemus Domino, jubilemus Deo salutari nostro…[421] Это был радостный опыт, хотя ликование несколько омрачалось неуверенностью и путаницей: я не ориентировался в джунглях рубрик и литургических указаний. Для начала я не знал, как разобраться в Генеральных рубриках[422] в начале Pars Hiemalis [423], а когда наконец нашел пространные пояснения, набранные мелким шрифтом на темной для меня церковной латыни, толку оказалось немного.

Поезд неторопливо взбирался на горы Катскиллс[424], а я довольно гладко переходил от псалма к псалму. Добравшись до чтений второго ноктюрна[425], я вычислил, чью же память я сегодня совершаю.

Чтение часов в поезде на Эри, идущем сквозь долину Делавэр, станет моим привычным упражнением на весь предстоящий год. Я, конечно, вскоре узнал, что обычная практика относит чтение Утрени и Хвалы на вечер предыдущего дня, так что обыкновенно по дороге из Нью-Йорка в Олеан около десяти утра я прочитывал Малые часы – поезд как раз миновал Порт-Джервис и шел вдоль подножия пологих лесистых холмов, окаймлявших реку с обеих сторон. Отрывая взгляд от страниц, я видел, как солнце блещет на деревьях и влажных камнях, сверкает на поверхности речного мелководья или играет в лесных кронах вдоль железнодорожного полотна. Это очень походило на то, о чем говорила мне книга, и сердце мое возносилось к Богу.

Ты посылаешь источники в долины: посреди гор пройдут воды… На них будут обитать птицы небесные, из камней вознесут голоса свои. Ты увлажняешь горы из Твоих небесных палат: земля наполнится плодами дел Твоих… Полевые деревья насытятся, и кедры Ливанские, которые Он насадил: ласточки здесь совьют гнезда. Выше всех – жилище аиста. Высокие горы – убежище сернам; утесы – зайцам… Все ожидают от Тебя, чтобы Ты дал им пищу их в свое время. Что Ты даешь им – они соберут: когда Ты раскроешь ладонь Свою, все они насытятся благом… Пошлешь дух Твой – и они сотворятся, и Ты обновишь лик земли[426].

Из тайных глубин Своего существа Бог в эти дни начал наполнять мою душу благодатью, которая возникала внутри меня, не знаю, как и откуда. Спустя не так уж много месяцев я смог понять, что за сила и мир росли во мне благодаря постоянному погружению в этот грандиозный, нескончаемый круг молитв, вечно обновляющий свое жизненное начало, свои неисчерпаемые мягкие энергии от часа к часу, от сезона к сезону в своем повторяющемся обращении. И я, вовлеченный в этот поток, в это глубокое, вселенское движение животворящей молитвы, которой Христос молится Отцу в людях, я наконец начал жить и знал, что я жив. Мое сердце взывало: «Буду петь Господу во всю жизнь мою, воспевать хвалу Богу моему, доколе существую. Да будет благоприятна Ему песнь моя; буду веселиться о Господе»[427].

Он посылал Духа Своего, произнося Свое божественное Слово и связывая меня с Собой Духом, предпосланным Слову, звучащему во мне. Спустя несколько месяцев я наконец понял это.