Семиярусная гора

Вот когда действительно начинаешь ощущать всю тяжесть нашего так называемого деятельного созерцания, со всеми дополнительными особенностями, которые оно приобретает в Гефсимании. Начинаешь понимать, почему трапписты восемнадцатого и девятнадцатого веков видели в «упражнениях созерцания» – хоральной службе, умной молитве и прочем – главным образом средство покаяния и самонаказания. Чаще всего именно в это время года новички сдаются и возвращаются в мир. В другое время они тоже уходят, но лето для них – самое серьезное испытание.

Мой друг отец Сакердос ушел еще в мае. Помнится, за несколько дней до его исчезновения, когда послушники обметали пыль в церкви, он кружил с несчастным видом вокруг алтаря св. Патрика, тяжко вздыхал и выразительно жестикулировал. Его прежнее, кармелитское имя было Патрик, и он хотел вернуться под покровительство великого апостола Ирландии.

У меня не возникало желания уйти. Жара мне нравилась не больше, чем другим, но будучи по натуре человеком деятельным, я утешался мыслью о том, что мои труды и пот не бессмысленны, ибо благодаря им я чувствовал, что делаю что-то для Бога.

В день, когда уходил отец Сакердос, мы работали на новом поле, которое совсем недавно расчистили около западной границы фермы, позади Эйдн-Налли. Как обычно длинной вереницей мы шли домой, обогнули холм позади дома Налли, и перед нами открылась голубая долина, монастырь, хозяйственные постройки и сады внизу среди деревьев, окруженные синим простором кентуккского неба с бесподобными белыми облаками. И я сказал себе: «Всякий, кто бежит из такого места – сумасшедший». Мысль эта была не столь духовна, как мне казалось. Недостаточно любить место за красоту пейзажа и за то, что ощущаешь себя духовным атлетом и не последним Божиим слугой.

Теперь, в начале июля, мы были в разгаре жатвы, поспела пшеница. Большую молотилку вытащили в восточный конец коровника, и туда со всех сторон, с разных полей постоянно въезжали груженные стогами телеги. На верху молотилки на фоне неба четко вырисовывалась фигура келаря, он раздавал указания, а группа мирских братьев – послушников деловито наполняли мешки, завязывали их и кидали в кузов грузовика так же быстро, как новое зерно сыпалось из молотилки. Кто-то из послушников отвозил зерно вниз на мельницу, разгружал мешки и высыпал пшеницу на пол амбара, но большинство работали в полях.

В тот год у нас был феноменальный урожай, но проливные дожди постоянно угрожали его уничтожить. Так что почти каждый день послушники, выйдя в поле, рассыпали стога и ворошили мокрые охапки на земле, чтобы их подсушило солнце и не попортила мучнистая роса: потом мы опять собирали их и уходили домой – а тем временем снова шел короткий ливень. Но, в конце концов, урожай все равно был славный.

Как хорошо в поле в конце долгого летнего дня! Палящее солнце смягчается, деревья начинают отбрасывать длинные синие тени на сжатые нивы с золотыми стогами. Небо прохладно, и бледный месяц улыбается вдали над монастырем. Порой легкий бриз доносит из лесов сосновый дух, он мешается с богатыми ароматами полей и хлебов. Когда помощник наставника хлопает в ладоши в знак окончания работы, и ты опускаешь руки и, сняв шляпу, отираешь пот, струящийся на глаза, то в наступившей тишине замечаешь, что вся долина оживлена пением кузнечиков, который немолчным вселенским дискантом поднимается вверх, к Богу, возносится как фимиам вечерней молитвы в чистое небо: laus perennis! [512]

Достаешь из кармана розарий, занимаешь свое место в длинной цепи и шагаешь по дороге к дому; ботинки звенят по асфальту, а в сердце воцаряется глубочайший мир. С губ не сходит имя Царицы Небесной, Царицы и этой долины: «радуйся, благодатная Мария, Господь с Тобою…» И имя Сына Ее, для Которого в первую очередь все это создано, ради Которого задумано и спланировано, ради Которого устроено все творение, назначенное быть Его Царством. «Благословен плод чрева Твоего, Иисус!»

«Благодатная!» Сама эта мысль еще больше наполняет и наши сердца благодатью: и кто знает, какая благодать изливается в мир из этой долины, от этих розариев вечерами, когда монахи мерным шагом возвращаются с работы домой!

Это случилось спустя несколько дней после праздника Посещения[513], который для меня есть праздник начала всякой истинной поэзии, – когда Матерь Божия воспевает Свое Magnificat[514], предвещает исполнение всех пророчеств, свидетельствует о Христе в Себе и становится Царицей Пророков и поэтов – несколько дней спустя после праздника Посещения я получил весточку от Джона-Пола.

Последние несколько месяцев он был в лагере на равнинном западе Канады, в Манитобе. День за днем он совершал дальние полеты и отрабатывал навыки бомбометания, а теперь получил сержантские нашивки и был готов к отправке за моря.

Он писал, что перед отплытием приедет в Гефсиманию. Но не сообщал, когда.

V

Прошла память о. Стефана Хардинга, основателя цистерцианского ордена, а я каждый день ждал, что меня позовут в комнату Его Преподобия и сообщат, что приехал Джон-Пол.