Семиярусная гора

К тому времени поднялась кукуруза, и каждое утро мы выходили с мотыгами в кукурузные поля воевать с нашим главным врагом – вьюнком. Каждый день я исчезал меж рядами зеленых штандартов, теряя всех остальных из виду и гадая, сможет ли меня кто-нибудь отыскать, если за мной пошлют с вестью, что приехал брат. Порой ты даже не слышишь сигнала к окончанию работы, часто один-два особо задумчивых послушника оставались в поле, продолжая усердно махать тяпкой в каком-нибудь отдаленном конце поля, когда все ушли домой.

Но я на собственном опыте убедился, что в таких случаях работает правило: если ты чего-то ждешь, оно непременно приходит тогда, когда ты к нему не готов. Так и случилось однажды, когда мы сеяли турнепс на клочке земли внутри монастырских стен: мне подали знак зайти в дом. Я как раз настолько позабыл, чего жду, что не сразу сообразил, в чем дело. Я сменил рабочую одежду, направился прямо к комнате Его Преподобия и постучал в дверь. Зажглась табличка «Пожалуйста, подождите», которая включалась кнопкой на его столе, и мне ничего не оставалось, кроме как сесть и ждать, что я и делал следующие полчаса.

Наконец преподобный отец обнаружил, что я здесь, и послал за моим братом, и вскоре он вошел в холл вместе с братом Александром. Он выглядел прекрасно, держался очень прямо, а плечи, которые и всегда были широкими, теперь казались совершенно квадратными.

Как только мы остались одни в его комнате, я принялся расспрашивать, не хотел ли он креститься.

– Я как бы надеялся, что мог бы… – сказал он.

– Скажи, пожалуйста, – спросил я, – сколько ты прошел подготовительных занятий?

– Не особенно много.

После недолгих расспросов оказалось, что «не особенно много» – эвфемизм для «ни одного».

– Но ты не можешь креститься, не имея представления о том, что это такое, – сказал я.

Возвращаясь перед вечерней в послушническое крыло, я чувствовал себя ужасно.

– Он не прошел подготовительных занятий, – уныло сообщил я отцу наставнику.

– Но он хочет креститься, верно?

– Говорит, что хочет.

Потом я сказал:

– Как вы думаете, не мог бы я его хоть немного подготовить за ближайшие несколько дней? А отец Джеймс потом поговорил бы с ним, когда представится возможность. И, конечно, он может ходить на все собеседования ретрита.

Как раз начинался один из ретритов выходных дней.

– Дай ему несколько книг, – сказал отец наставник, – и говори с ним, расскажи все, что сможешь. А я пойду и поговорю с Его Преподобием.

На следующий день я спешил в комнату Джона-Пола с целой охапкой томов, похищенных из общего кабинета послушников, а вскоре у него была уже целая комната книг, которые разные люди выбрали для него. Если бы ему вздумалось прочесть их все, ему пришлось бы провести в монастыре полгода. Здесь была оранжевая брошюра с американским флагом на обложке и заголовком «Правда о католиках». Здесь, конечно, были «Подражание Христу» и Новый Завет. Моим вкладом был Катехизис Тридентского собора[515], отец Роберт предложил – «Веру миллионов»[516], а отец Джеймс пришел с «Историей души» – автобиографией Цветочка. Было еще много всего, потому что отец Фрэнсис, гостинник этого года, служил заодно и библиотекарем. Возможно, это он дал «Историю души», потому что был большим почитателем Цветочка.

Как бы то ни было, Джон-Пол их все просмотрел. «Кто это – Цветочек?» – спросил он. Всю «Историю души» он прочел одним духом.

Между тем, все время утренней и дневной работы я без передышки рассказывал обо всем, что мне казалось хоть как-то относящимся к вере. Это была работа куда труднее и утомительнее, чем та, которую выполняли мои собратья-послушники на кукурузном поле.

Существование Бога и сотворение мира не вызвали у брата затруднений, так что здесь мы обошлись парой предложений. Кое-что о Святой Троице он слышал в певческих классах при соборе Св. Иоанна Богослова. Так что я лишь сказал, что Отец – это Отец, Сын – это идея Отца о Себе, а Дух Святой – это любовь Отца к Сыну. Что все трое – одной природы, и несмотря на это – Три Личности, и они пребывают в нас по вере.

Думаю, что я больше говорил о вере и благодатной жизни, чем о чем-либо другом. Я делился с братом своим опытом, и тем, что, как я чувствовал, он больше всего хотел бы знать.

Ведь он приехал сюда не за тем, чтобы освоить набор отвлеченных истин, это совершенно ясно. Едва начав с ним говорить, я заметил в его глазах проснувшуюся жажду, прежде скрываемую, но которая и привела его в Гефсиманию, потому что, конечно, он приехал не только ко мне.

Я сразу узнал ее, эту неутоленную жажду мира, спасения, истинного счастья.

Нам были ни к чему красноречие и сложная аргументация: я не старался быть умным или удерживать его внимание с помощью каких-то приемов. Он мой брат, и я мог говорить с ним прямо, на языке, знакомом нам обоим, а любовь между нами доделает остальное.