Семинар по Кундалини йоге

[vi] Хауэр утверждал, что сахасрара-чакру «это чакра с тысячью спиц или тысячью лепестков» (HS, 69). Элиаде отмечал, что «здесь реализуется окончательное единство (unmani) Шивы и Шакти, конечная цель тантрической садханы, и здесь кундалини завершает свое путешествие после прохождения шести чакр. Мы должны отметить, что сахасрара уже не принадлежит к плану тела, она отмечает собой план трансцендентности – и это объясняет, почему авторы обычно говорят о «шести» чакрах» Mircea Eliade, Yoga: Immortality and Freedom, translated by Willard R. Trask (Bollingen Series LVI; reprint, London, 1989), 243.

[vii] Юнг дал обширный комментарий о символическом значении единорога в Psychology and Alchemy, CW, vol. 12,§§518–54

[viii] Friedrich Theodor Vischer, Auch Einer, (Stuttgart and Leipzig, 1884)

[ix] Plato, The Republic, book 7, translated by D. Lee (London, 1955), 514ff.

[x] Об аджна-чакре Хауэр утверждает: «Божественная, мужская сила исчезает на этой стадии, но дифференцированная женская сила еще действует, и исчезает только в последней чакре. Я не уверен, найдете ли вы подходящие психологические параллели для нее». (HS, 90)

[xi] Анализ Вотана, проведенный Юнгом, в котором он не обращается напрямую к этому мотиву, см. в “Wotan” (1936), CW, vol. 10

Лекция 4 [1]

2 ноября 1932 г.

 

Доктор Юнг: У нас вопрос от мистера Аллемана:

 

Я не понимаю, почему наша повседневная жизнь должна считаться проходящей только в муладхаре. Разве муладхаре не соответствует скорее жизни животных и первобытных людей, живущих в полной гармонии с природой? Разве нам не следует скорее считать нашу упорядоченную жизнь принадлежащей к аспекту sthula высших чакр? Пробуждение Кундалини тогда будет схоже с сознательным пониманием аспекта suksma. Это значит: чтобы пробудить Кундалини, мы должны спуститься к корням вещей, к «матерям», и прежде всего сознательно понять аспект suksma муладхары, землю.

 

Мистер Аллеман поднял весьма сложную проблему. Я понимаю его трудности, потому что они представляют собой трудности нашей восточной точки зрения, когда она сталкивается с восточными идеями. Мы сталкиваемся с парадоксом: для нас сознание расположено высоко вверху, в аджна чакре, так сказать, и тем не менее муладхара, наша реальность, располагается в низшей чакре. Кроме того, мы сталкиваемся с другим кажущимся противоречием: муладхара – это, как мы видели, наш мир. Как же он может располагаться в тазе, согласно системе чакр?

Я попытаюсь снова дать общее объяснение того, как мы это понимаем, но сейчас нам следует отделять символизм чакр и философию аспектов sthula-suksma вещей. Три аспекта, покрываемые терминами sthula, suksma и para, это философский способ смотреть на вещи. С точки зрения теории каждая чакра может рассматриваться во всех трех аспектах. Чакры, однако, являются символами. В одном образе они сводят вместе сложные и многочисленные идеи и факты.

Слово символ происходит от греческого symballein, сводить вместе. Следовательно, оно связано со сведением вещей вместе, или с кучей материала, которую мы, как показывает выражение, считаем целым.

Мы бы перевели слово символ как «нечто, рассматриваемое как целостность» или как «видение вещей, сведенных в одно целое». Мы всегда должны возвращаться к символу, когда имеем дело со множеством аспектов или множеством образующих связную единицу вещей, которые так тесно переплетены во всех своих отдельных частях, что мы не можем отделить или удалить ни одну часть, не нарушив связей и не потеряв смысла целостности. Современная философия сформулировала этот метод смотреть на вещи в так называемой теории гештальта.[2] Таким образом, символ – это живой гештальт, или форма – единое целое крайне сложного набора фактов, которые наш интеллект не может осмыслить, и которые потому не могут быть выражены никак иначе, кроме как в образе.

Возьмем, например, проблему знания, которая привела к таким многочисленным трудностям, что занимала мыслителей с момента зарождения философии до настоящего момента. Платон, например, так и не смог сформулировать адекватную теорию проблемы знания; он не смог пойти дальше образа пещеры, и вынужден был описывать проблему в терминах видения или конкретного образа. Две тысячи лет прошло, пока Кант не сформулировал теорию знания.