Семиотическое исследование права в контексте постмодернизма

Наиболее признаной позитивистской теорией интерпретации признана аналитическая теория Харта, интерпретация права рассматривается в самом узком смысле этого слова – как механическое истолкование судьей прецендента статута. Конечной целью процедуры интепретации – нахождение и эксплицитная формулировка аргумента в пользу своего решения. Несмотря на свою досупность и лаконичность, эта теоретическая схема работает лишь в случае типичных, «легких» случаев из судебной практики, составляющих ядро правовой практики. Очевидные просчеты модели Харта с лихвой компенсируют соображения Дворкина и МакКормика на счет характера толковательной деятельности судей в т. н. « hard cases » (проблематичных случаях судебной практики), т. е. тех случаев с периферии правового универсума, когда на поверку идут наиболее основополагающие правовые понятия, когда тестируется прочность фундамента всей правовой системы. Прочность правовой системы, по мнению Дворкина обеспечивает ужесам факт наличия хотя бы одного правильного варианта решения проблемы. Даже в случае «трудных» казусов, дисрецию судебной деятельности определяют некие универсальные, контрольные стандарты дискреции судебного решения. За девизом «law as integrity» cкрывается оригинальная модель интерпретации, впервые предложенная Рональдом Дворкиным – в этой модели интерпретация ставится в один ряд с социальным конструированием правового объекта на основе интерпретации отдельных социальных практик, текстов и произведений искусства. Конкретизируя характер конструктивной интерпретации по отношению к праву, Дворкин сравнивает право с цепочкой новелл [8] правовой догматики.

Следовательно, в странах где господствует Common Law и прецендент, право представляет собой некое подобие романа без конца, постоянно находящегося в процессе написания. Теоретически судья, при рассмотрении судебной тяжбы, сопоставляет различные интерпретации, «прочтения» правоых текстов и прецендентов, выбирает то «прочтение», которое лучше подходит кхарактеру тяжбы. Судья сам выбирает конструкцию, объект, который ляжет в основу постороения его решения. Отсюдаследует, что судья, вынося свое решение на основании аналогичного прецендента, тем самым как бы дописывает неоконченную главу, которю начал писать его предшественник – судья, который когда-то вынес судебное решение, лёгшее в основу прецендента. В свою очередь, вынесенное решение образует новое звено цепочки новелы о правовой доктрине. Понятно, что в условиях активной деятельности судебной власти (только в Америке ежегодно слушаются миллионы судебных дел), цепочка новелы растет как снежный ком.

Близкой по смыслу можно считать и концепцию интралингвистического перевода внутри правовой системы или правовой культуры, под которым понимается сдвиг значения некоего факта – в процессе юридической интерпретации происходит cмысловой сдвиг, вертикальный «перевод» («translation») с уровня повседневного языкового значения факта на план юридического значения, которым этот факт обладает внутри отдельного регистра естественного языка – правового языка (Broekman 1991:217). Использование термина «перевод» в этом контексте, хотя и оправдано, однако может привести к путанице. Ведь под переводом чаще всего понимается классический интерлингвистический перевод (перевод с анлийского на русский); причем путаница может усугублятся тем, что один тот же правовой или нормативный текст может переводится с одного естественного языка на другой. В этом случае, речь идет о чисто лингвистичесом переводе, юридические аспекты не затрагиваются.

Стоит отметить, что интралингвистическим переводом (интерпретацией) и интерлингвистическим переводом (трансляцей, переводом в узком смысле этого слова) гамма типов преобразования далеко не ограничивается, однако в этом месте они рассматриваться не будут.

Интересный семиотический подход к проблеме текста права содержится в статье Марицы Кастро Фриас (Castro Frías 1998 : 115—153). В качестве эмпирического потверждения ценности греймасовской модели семиотики при анализе разных техник правового толкования, в статье проводиться анализ двух разных текстов, принадлежащих двум совершенно разным правовым культурам. В качестве таких текстов Кастро Фриас выбрала комментарий Андреса Белло и Лопеза к правилам правового толкования, изложенного в чилийском гражданском кодексе, и классический труд двух американских юристов Генри Харта и Альберта Сакса «Note on the rudiments of Statutory interpretation». В результате своего исследования, Кастро Фриас приходит к выводу, что в обеих текстах предлагаются одинаковые приемы выяснения значения нормативного текста, причем смысл понятий «значение» и «назначение» в первой и второй работах совпадают. Несмотря на разногласие между чилийской и американской школой аргументации в отношении определения места понятия «контекст» в интерпретации статута, юридическая техника толкования права, даже в разных культурных сообществах имеет дело с универсальными понятиями. Не менее важным семиотической точке зрения служит положение, согласно которому, толкователь права, в ситуации двусмысленности или неопрделенности статута, может использовать наиболее общие принципы законотворчества и открытые масштабы естественной справедливости. Подобный взгляд на сущность интерпретации права, открывает дорогу за пределы узких рамок специфически юридической интерпретации значения нормативного акта – в сторону понимания механизмов порождения этого значения и характера влияния на толковательную деятельность предварительных социальных и политических установок интерпретатора (Dimoulis 1996:360). Это объясняет различие между юридической интерпретацией нормы и ее семиотическим анализом. Для большинства юристов норма правовая норма – не просто инструмент аргументации решения той или иной проблемы, не просто отличительная особенность правовго мышленияно и фундамент, на котором покоится наука о праве. Поэтому-то юрист, давая истолкование нормы, стремится выяснить объективное правовое значение нормы и, чуть реже, субъективный смысл, т. е. отражение воли законодателя, который в этом случае рассматривается как автор нормы. Здесь будут уместны аналогии между семиотикой и литературоведением. В литературоведении аналогичный герменевтический прием носит название выявление начального замысла автора, вто время как под объективным значением литературного текста понимаются различные прочтения этого текста. Семиотика идет дальше, пытаясь раскрыть различные коды (например, герменевтический, риторический и идеологический код), используемых законодателем при составлении нормативных актов. В этом смысле можно вести речь о семиотической интерпретации, направленной на выяснение структуры правовых выражений, их нормативного содержания и условий процесса их порождения в условия текучих и неопределенных категорий современной формальной, модальной и пропозициональной логик права (Bourcier, Mackay 1992). Изучение семиотических реалий юридической интерпретации почти всегда предполагает изучение семиотических приемов порождения смысла, т. е. анализ правового языка, его субъекивного восприятия, нормативного текста и его значения. Весомым значением при анализе аргументации обладает представление об интерпретации как когнитивной операции.

Позитивизм – доктрина государственности. Что касается этого постулата, то далеко не все позитивисты считаются с идей безоговорочного подчинения права диктату государства, указывая при этом на существование общественных обычаев, гражданского оборота, возникающего независимо от государства. Такая трактова носит чисто постмодернистскую окраску, и, в принципе, практически каждый семиотик права может подписаться под подобной формулировкой, несмотрая на естественное расхождение в деталях.

Исторически представление о правовом плюрализме, многообразии правовых систем в сложной системе современного общества датируются началом 60ых годов. Теоретическая часть этих исследований предпологала наличие нескольких, взаимно автономных правопорядков: в этом случае, государство теряет монополию на производство права (т. е. законодательство) и его распространение (судебную, адвокатскую и нотариальную практику). В структуре общества право выделяется как комплекс разнообразных правовых систем и правовых сообществ, многие из которых генетически принадлежат к разным временным отрезкам и правовым традициям.

Постмодернистская концепция права низводит «жупел» государственной власти – объективно действующее право – до уровня синонима некой рутиннной, тривиальной соцальной практики, предпочитая иметь дело с понятием « субъективные права человека». Когда дело доходит до практики, то главная задача постмодерниская юриспруденция – гарантировать с помощью особых правовых институтов и механизмов защиту и расширение индивидуальных и коллективных прав и свобод.

Право – эта система. Понятие системы права появилось в позитивстской юриспруденции благодаря бурному распостранению метода системной классификации в конце XVIII – начале XIX веков, эпоху энциклопедиствовб искавшивших взаимосвязи между на первый взгляд, разными вещами. Корни этого влияния заметны в этимологии базового термина сравнительной юриспруденции – «правовая семья». Хотя термин и появился с опозданием, все же его чисто позитивсткие коннотации очевидны, поскольку выражение «правовая семья» исторически является проекцией понятий «языковая семья» или биологического «семейства» на правовую реальность. Запоздание же объясняется простым хронологическим фактоам – сравнительное правоведение оформилось в самостоятельную дисциплину лишь в начале XX века. Однако гораздо раньше понятия «правовая семья», в правовую догматику органически вписалось весьма удобное для целей классификации понятие система.

Самым удобным способом определения понятия «системы» является перечислении её специфических свойств Классическими характеристиками системы служат целостность ( totalité ), т. е. подчинение членов целому и независимость целого, и автономность (авторегуляция, автопоэзис ) системы (Vriet 1971). Почти дословное переложение этого постулата можно найти практически в любом учебнике по теории права для студентов юридических факультетов (ср. (Narits 1995:43,45)

Кроме двух основных характеристик стоит упомянуть о морфизме системы, иначе говоря о способности системе сохранять свою инвариантную целостность даже в вариативных случаях трансформаций (например, субституции и распределние по категориям).

По традиции, автором термна правовая система признается немецкий юрист К. Ф. фон Савиньи, впервые употребившего конвенциональную модель системы для описания распределения «правовой материи». Использование подобной схемы служит для целей большей наглядности и представлении о праве как о целостной структуре. В юриспруденции зачачтую право представляется в виде целостной и неаморфной структуры, с помощью которой можно легче постигнуть внутренные взаимосвязи между отдельными частями правовой субстанции (т. е. правовй материей). Следовательно о системе можно говорить тогда, когда исследователь имеет дело со структурой, между частями которой установлены отношения внутренной когеренции (связанности). Однако в контексте правовой системы, – синонима более употребляемого понятия «правопорядок» – формальной взаимосвязаности несущих частей тела системы недостаточно, нормативная система должна иметь в своей основе метанормативную систему, например политическую систему или систему этики.

Переходя к анализу составляющих частей системы, следует выделить прежде всего форму и субстанцию системы. В зависимости от постановки ударения на внутренних аспектах, субстанции правовой системы, или внешнем «обрамлении» системы, в немецкой философии права принято разделение на внешную и внутренную систему (начиная с основополагающей работы Филиппа Хека (Heck 1932:132)).Так называемая внутренняя система права состоит из материальных норм, в то время как внешняя система права представляет собой логическую структуру права, для которой характерно подчеркивание внутренной целостности тела правовой системе в границах системы, путем особого взаимодействия, скрепляющего воедино её составные части. Тм самым обеспечивается прочность системы. Субстанция правовой системы – это некое подобие комплекса, в который входят юридические нормы и социальные институты, причем их целостность (взаимосвяь) не просто следствие действия случайных факторов, а результат необходимости.

Составляющее субстанцию правовые нормы опрделяют правила игры двух типов. Стоит отметить, что первый вид правил действует в отношении субъектов и объектов, находящихся внутри конкретной социальной или политической системы. В это же время, правила второго типа как бы дополняют первый вид правил, поскольку определяют в какой степени правила первого вида распостраняются на аутсайдеров – лиц, находящихся вне контекста данной социальной или политической системы. Признание существования «двойного стандарта», т. е. наличия двух различных наборов правил внутри, как казалось бы, целостного корпуса правовой системы, является косвенным потверждением сосуществования нескольких правовых культур в рамках правовой системы. Социологическое потверждение этого наблюдения содержится в идее плюрализма правовых систем, принадлежащей Жоржу Гурвичу. Видный французский социолог права отмечает, что в одном и том же географическое месте могут существовать несколько правовых пространств; отсюда можно заключить, что правовое пространство понятие не территориальное, а психологическое.