Сентябрь

Внутри было шумно и людно. Играла музыка, кто-то даже танцевал в одиночестве перед музыкантами, не обращавшими на танцоров, не попадающих в такт музыке, никакого внимания.

– Видно, портвейн всё ещё хороший подают, – и Филипп кивнул в сторону танцевавших.

Они сели на веранду и заказали чай. Были мягкие стулья и деревянные плетеные столы; фонари светили над маленьким заборчиком. Музыка доносилась до них, но была не такой громкой, как внутри, где творилось полное раздолье. Рядом тоже сидели люди, уставшие от своих забот и потягивающие кто портвейн, кто чай, кто кофе, кое-где прерывая это действо разговорами ни о чем. Официант манерно принес горячий зеленый чай, с мятой, и разлил по стаканам, пожелав приятного времяпрепровождения.

– А в детстве было по-настоящему хорошо, фривольно. Тогда мы были свободны и творили что хотели, не задумываясь о том, к чему приведет нас судьба, – невзначай сказал Иван.

– Да, это точно, – Филипп не знал, что сказать ещё, да это было и не нужно: не хотелось нарушать спокойствие лишней болтовней.

– Вам чтой-нибудь принести? – спросил кто-то.

– Нет, спасибо, – не поворачиваясь, ответили сидящие.

– Вам чтой-то принести? – повторил голос, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться.

Они обернулись – перед ними стоял один из тех бодрых танцоров, только что полировавших пространство рядом с музыкантами не в такт музыке. Позади него, уже не сдерживая себя, корчились от смеха ещё двое весельчаков. Заметно было, что они вкусили портвейна, причем много, от танца их развезло – и пришло время веселиться. Но все вокруг недоуменно смотрели на этих троих, видящих только тех, к кому они пристали.

– Вам…чтой-то…принести? – продолжал говорить, прерывая слова короткими смешками, подошедший, ставший уже весь красным от сдерживаемого напряжения. Окружающие стали бормотать что-то себе под нос: «Где это видано?» «Что за свиньи? Разве так можно себя вести на людях?» «Зачем они пристали к этим добропорядочным гражданам?» «Позовите кто-нибудь охрану? Выведите их!»

– Молодые люди, довольно, пошли прочь, – Филипп сказал это угрожающе и начал медленно подниматься со стула к подошедшему. Тот перестал смеяться и не понимающе, с растерянностью, взглянул на Ивана.

– Филя, подожди, оставь их, – по-доброму сказал он. – Пусть присядет. Садись, – он пододвинул стул уже побелевшему господину, – и друзья твои пусть садятся. Возьмите эти стулья.

В это время Филипп вопросительно смотрел на своего друга, действия которого были непонятны: зачем приглашать к столу тех, кто нарушает умиротворение и привлекает много плохого внимания? Но он промолчал.

– Вкусный был портвейн? – спросил Иван.

– Да…очень, – ответил побелевший и переглянулся с друзьями, которые тоже перестали смеяться и быть красными.

– И мы когда-то пили тут портвейн, много портвейна. Да, Филя?

– Да, Ваня, много было всякого. Но зачем…

– Тяжелый день? – прервал его Иван.

– Мы это… работали…сегодня две смены на заводе, – начал рассказ подошедший, запинаясь после каждого слова. – Начальник выгнал, подлюга мерзкая, с самого рассвета; получили ничтожные сверхурочные, словно в лицо плюнул; и рассчитал ещё так, чтоб точнёхонько на шесть бутылок хватило, негодяй такой. Вот мы и решили… А что же еще делать после четырнадцати часов работы, как не пить? Не кроссворды ведь решать да математику это, того… Чего уж с нас взять, мы люди рабочие… Простите уж нас, мы по-доброму хотели, без зла, – он закончил тихо, склонив немного голову.

– Ничего, бывает со всеми, веселье тоже надо видеть, а не только зло, – Иван по-отечески посмотрел на всех троих. – Хотите чаю?

Трое переглянулись между собой и вяло пробормотали:

– Да, пожалуй…

– Принесите ещё три кружки, – крикнул Иван забежавшему на веранду официанту. Тот кивнул и исчез.

Только сейчас он увидел, что все находящиеся на веранде смотрят на него, а глаза их спрашивают без остановки. «Что же такого удивительного сейчас произошло, что они так смотрят?» – спросил сам себя Иван, но догадывался: не принято было так делать – сажать за свой стол тех, кто неприятен, кто приходит не вовремя, кто не твоего общества. «А что в них не так? Это работяги, которые, быть может, достойны сидеть за этим столом куда больше каждого из вас, – думал он. – Они пьяны, но кто из нас идеален? Вы ли, надменно смотрящие на них? Отнюдь. Они пьяны, но добры и невинны в своей шутке, в своих действиях».

Филипп быстро смирился с выходкой своего друга и уже разговаривал и смеялся с рабочими, которые окончательно свыклись и уже рассказывали всякие истории.

– Вот сегодня только, слышишь, Филипп, было дело: иду я по коридору утром на площадку, десять минут назад глаза продрал, сонный: пушкой выстрели – не шелохнусь. Иду, пошатываюсь, никого не трогаю, а тут – бац: один конец балки оторвался от потолка и хряпнул об стену, да так сильно, что ещё вмятина в ней осталась. И аккурат передо мной, в шаге. А если бы шагнул, а? Риск, дорогой мой, рискуем жизнью каждый день и каждый час, а этот жид платит так, что только на бутылку хватает. Вот то-то и веселимся, – рассказывает один.