Сентябрь

– А вот ещё случай был, – говорит другой. – Есть у нас на заводе колодец один, незакопанный ещё, широкий и открытый, что вроде бы даже и не колодец, а канава такая, но глубокая. Рабочий у нас ещё есть, неряха такой, вечно всё теряет, особенно часто шапку свою – ну или кепку, там не разберешь в общем-то, что это такое – и потом везде ползает и ищет её по полдня. Так мы один раз взяли шапку эту, пока он отходил в уборную, и спрятали у меня в шкафчике. Ну а что? Не работать же всё время, веселиться тоже надо. Говорят же: делу время, потехе час. А мы и часу-то не тратим, так, пару минут всего.

В общем, выходит он – и опять:

– Да что же это такое? Только здесь лежала, опять запропастилась куда… Горе мне, растеряха я бестолковая. Шапочка моя, где ты? Не видели?

А мы все, как один:

– Сдуло её ветром, в колодец наш. Ловили, Вася, всей толпой ловили, а она увиливала от нас и бац – канула.

– Как канула? – он даже побледнел весь. – Куда я без неё, она и в воде была со мной, и в трубах.

И бросился он за ней, а мы смотрим и хихикаем. Подошел к краю, прилег на землю и стал пристально вглядываться в темноту – а там же не видно ничего. Говорит:

– Есть веревка у кого? Полезу за ней.

И такой решительный, мы аж удивились. Но говорим – есть. Он – давай сюда, полезу.

Мы обвязали его вокруг пояса, а другой конец к столбу привязали, крепкому, век ещё продержится. И он спускается вниз, а мы обступили колодец наш и смотрим вниз. Спустился и кричит:

– Не видно ничего!

– Вась, а ты ощупью исследуй, – гаркнул кто-то, подавляя смех.

Представляете – слышим звон стекла, пакетов, всё шуршит, гремит. Начал же перебирать.

– Ты мягкое ищи, Вась, мягкое.

– Да я же ищу, но нет её никак, мусор один.

– Ладно, Вась, вылезай, нет её там. На самом деле её Барсик (а это кот наш заводской, буян хуже черта будет) сгрыз, мы не хотели тебе говорить.

Слышим – он уже лезет назад, уже вот макушка торчит. Весь чумазый и потный, волосы взъерошены, руки черные, а глаз каждый с луковицу был.

– Как сгрыз? Да куда же…когда?

– Да вот перед обедом, только хвост его и видели.

– Да как же это, что за беда такая…

Смотрим – а он уже понурил голову и бредет к скамейке; сел и сидит не дыша. Жалко стало. Я сбегал к шкафчику, схватил шапку, подозвал Барсика, положил перед ним шапку и позвал Ваську. Так он стрелой прибежал, да как схватит шапку, а Барсика пнул легонько ещё и «негодяем мелочным» назвал. Изменился в лице, повеселел, будто мать родную увидел после долгой разлуки. Стал обнимать шапку, надел её и уже больше не снимал её до конца дня. А мы стояли и диву давались, чему только человек порадоваться может.

Ивану с Филиппом хоть и жалко было Ваську, но смеялись они долго и от души. Смеялись и некоторые люди вокруг, которые сидели близко и уже отошли от своей манерности. Такие жизненные радости – лучшее лекарство от снобизма и надменности, они сближают.

– Вы, конечно, этак с ним, дурно, – заметил Филипп.

– Да мы по-доброму, честно, от чистого сердца. Мы любим Ваську нашего, неряху этого. Да и мы же без вреда, только для потехи небольшой. Просто иногда и подшутить не грех, коль работа тяжелая, – ответил один из них, извиняясь за эту историю.

Недолго они ещё разговаривали друг с другом.

– Иван, Филипп, спасибо вам за компанию! Мы пойдем, – они дружно встали, – завтра нам на работу, хоть и всего в одну смену. Устали мы сегодня чертовски, как волы, но рады были вам. Извиняйте нас ещё раз за наше непристойное появление.

– Ничего, со всеми бывает, – они поднялись, горячо пожали руки рабочим и распрощались.

– Как же ты это так, Ваня? Я бы по-другому сделал, прогнал бы их куда подальше и был бы неправ. А ты вон как, молодец, – сказал Филипп, смотря на уходящих вдаль рабочих.

– Да вот так, интересными мне показались, увидел доброту в них, вот и всё. Разве мы такими не были?

– Были, и не раз. Но, видимо, я слишком постарел, чтобы вспомнить это сейчас. А ты молодец, Ваня, пример им подал, – он помолчал немного. – Уже ночь, пойдем?

– Да, Филя, пойдем, нам тоже пора.

Они расплатились и покинули веранду. Снова вдвоем они шли под звездами, но уже повеселевшие. Отрадно и легко было обоим на душе. Завтра новый день, новая жизнь, новые устремления. Предвкушение этого тоже оставляло благоприятный отпечаток. Они опять шли молча, каждый думая о своем, но это молчание не давило. В этом молчании они хорошо понимали друг друга; слова были не нужны, чтобы поделиться душой.

– Ваня, я зайду к тебе завтра. Не долго мы были на воздухе? А то я совсем было позабыл за этими историями. Тебе не стало хуже? – спрашивал Филипп.

– Нет, мне стало гораздо лучше, ты даже не представляешь насколько. Спасибо тебе за заботу!

– Тебе тоже спасибо, Ваня, за всё.

Они тепло пожали друг другу руки и расстались на перекрестке. До завтра.

***

Зайдя в свою квартиру, Иван подошел к окну с бездумно открытыми глазами: там, за окном, стояла невинная ночь, напоминающая младенца, который спит и этим уже приносит радость тем, кто лицезрит его.