Сентябрь прошлого века. Сборник детективов

«Ты слишком слеп, ибо веришь в себя прежнего, того, что я знал в детстве, но его сейчас нет, и нет очень давно. Мой отец исчез, заложенный кирпичами гордыни, самодовольства и пустого и мелкого тщеславия. Ты думаешь, не потерял себя, ведь она постоянно напоминает о том, каков ты… был, не есть. И требует за это денег, в мой последний визит, я видел, как ты продавал мамины книги. Вернее, библиотеку ее отца – какая прелесть».

Последние письма стали менее жестоки, но более конкретны. «Загляни в клуб «Ночная лилия», спроси Замфиру. Полагаю, многие твои коллеги по цеху ее хорошо знают. Она тебе станцует и останется с тобой. Это я объясняю значение слов «стриптиз с консумацией». «У нее нет ребенка, можешь съездить к родителям за город и узнать, прилагаю схему электричек». «Если хочешь подробностей личной жизни твоей любавы, предлагаю познакомится с Сержем, ее «менеджером». Это прозвище, настоящего имени не знаю, но его узнаешь по фото, прилагаю. И я бы не назвал их отношения служебными».

Нотариус проверял, строго исполняя все указания в письмах. На той же полке голубая карточка клуба, билеты на электричку недельной давности и исчерканная, смятая в комок карточка с телефонами – воспользоваться ими он так и не решился. Но все остальное, о чем писалось, находило подтверждение. В последнем письме сына всего две строки: «Спасибо за доверие. Надеюсь, ты не успел переписать на нее завещание?».

В письмах к ней о завещании речи не шло. Последнее по времени пришло пять дней назад и содержало привычные милые откровения, возможно по этой причине было измято и втиснуто обратно в надорванный конверт, а затем уже порвано и брошено на стол. Рядом два чистых листа, датированных вчерашним днем. Написать что-то, кроме даты на обоих и имени любовницы на одном, нотариус не смог, отложил на потом – но так и не завершил начатое.

Следы еще кружат у стола, подле постели, а затем спускаются к черному ходу. Некоторое время вошедший стоял подле темных пятен на обоях, будто рассматривал исчезнувшие фотографии. Затем вернулся и только после этого окончательно покинул дом черным ходом, захлопнув дверь на «собачку». Та зацепилась за куртку, оставив на полу бумажку, вытряхнутую из кармана, да так и не замеченную уходящим. Счет за квартиру, аннулированный «в связи с выселением». Сложенная гармошкой бумажка осталась валяться у самой двери, без изысков, светлой сосны, сверху и снизу обитой широкими полосами жести. Только на ней нет надписей, она ничем не выделяется среди прочих в доме.

Прямо за дверью проулок, выводящий на проспект. Единственный хорошо различимый след, оставленный ушедшим – измятое письмо, нерешительно брошенное у двери. Козырек вроде бы дает спасительную надежду, что его смогут прочесть, несмотря на прошедший дождь. Совсем короткое, что непривычно для писавшей.

«Прости меня. Ты всё знаешь, и добавить мне нечего. Стоило рассказать с самого начала, но что я могла сказать прежде? А после сотканный клубок лжи уже не распутать. Итог закономерен. Мне не оправдаться. Еще совсем недавно ты нужен был мне как приятный собеседник, вдруг увидевший во мне что-то большее, нежели прежде. Я не воспринимала тебя всерьез, ты для меня оставался тем же, кем и другие. Затем случилось непоправимое. Прости, что пишу это сейчас, но я ни на что не надеюсь, и все же хочу пусть не оправдаться, но хоть что-то объяснить.

Я полюбила тебя. Звучит глупо, ты слышал эти слова от меня прежде, теперь они кажутся неуместными. Все так. Я не смогла тебя бросить, как других, не смогла забрать письма и уйти в безвестность, я вдруг обнаружила, что живу тобой, что хочу все в жизни изменить. Деньги, что ты давал на «лечение дочери», очень помогли – я смогла расплатиться с клубом и уехать. Теперь живу с сестрой и ее дочерью, мы воспитываем ее вместе, и оттого, что обоих она зовет мамой, я надеюсь, не слишком лгу хотя бы себе. С ней все в порядке. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь простить меня. Я не жду, но вдруг это случится, пожалуйста, позвони. Вот новый номер телефона».

Чернила сильно размылись и прочесть продолжение не представляется возможным.

Сентябрь прошлого века

– Ну хоть полчасика посиди, – он покачал головой, резко, упрямо, своим желаниям противореча.

– Мне к нотариусу надо. Документы донести, – зачем-то показал папку, что последние месяцы носил с собой. Толстый кожимитовый «крокодил» темно-коричневого цвета. – И потом годовщина…

– Сегодня? – он только кивнул. Ира прижала к себе, шепнула в самое ухо: «прости, из головы вон, прости». Никак не могла отпустить. Григорий и сам не решался разомкнуть объятия. Так и стояли в узком коридоре, между двух дверей, мешая уходящим с работы.