Сентябрь прошлого века. Сборник детективов

Первой спохватилась Ира. Чмокнула в щеку и тут же провела тыльной стороной ладони, прощаясь. Григорий побрел к выходу, застегивая плащ. Середина сентября, а от силы градусов десять. В том году было холоднее. Сразу после девятого выморозило, и до самого конца месяца температура не повышалась. Ночью опускалась до трех-четырех, полоща развалины ледяными струями дождя, нарочно не давая выжить оставшимся под завалами. И только когда все кончилось, когда кошмар начал растворяться, оседая в подсознание, понемногу стало теплеть.

Вот и в этот год, ливни, холода. Даже здесь, далеко от Москвы.

Он встряхнулся. Зря соврал про нотариуса. Зря не остался. Все как-то неправильно. С Ирой все проще: посидеть в компании хорошо и не очень знакомых коллег из соседней конторы, тихо праздновавших юбилей. Они пережили многое, пять лет, в нынешнее время, серьезный возраст, особенно, когда фирма прошла через испытание кризисом и продолжает жить. Забыться возле той, которую он считал самой близкой, надежной, верной. Вечно его ждущей и надеющейся. Ненадолго сном забыться.

Но предпочел уйти, теребя незаживающую рану. Будто ушедшей, или ему самому, да хоть кому-то, станет легче. Будто избудет память, будто заставит ту, ушедшую, не приходить снами или воспоминаниями.

О завещании Григорий узнал полгода назад, позвонила мать, мол, какой-то конверт пришел на его имя по адресу прописки. От нотариуса Гребешкова, ты, часом, не вляпался во что? Он и сам не понял, что это, даже когда прочел уже вскрытый пакет. Нотариус уведомлял о необходимости срочной встречи по вопросам «касающимся его лично». И больше ни слова, только адрес и телефон для связи. На другой день, весь на иголках, прибыл в назначенное время, выстояв очередь, попал к Гребешкову. Тот вынул из папки желтый конверт, вскрыл его ножом, извлек несколько листов: паспорт на квартиру и завещание, заверенное в этой конторе всего два месяца назад. Негромко, чтоб не слышали другие посетители, общавшиеся с заместителем, зачитал содержание: единственным наследником назначен он, Григорий Алексеевич Мережко. Подписано собственноручно и заверено и.о. нотариуса Федотовым. Возьмите, распишитесь здесь и здесь. Примите соболезнования. А теперь давайте уточним степень родства, а так же, перечень необходимых для вступления в права наследования документов, которые лучше начать собирать уже сейчас, сами знаете, какие везде очереди.

Меньше всего Григорий ожидал подобного. Когда вышел, стоя у двери, долго перебирал документы, перечитывал завещание. Дядя Матвей, почему, зачем? Не раз хотел позвонить матери, но передумывал. Вечером не выдержал, набрал номер.

– Как был неудачником, так и помер. Небось и родичи на могилку не пришли. А откуда ты узнал-то? – про завещание Григорий не сказал, лишь констатировал смерть гражданского мужа матери.

Та буркнула еще что-то, потом спросила про Егора, давно не видела, совсем не звонит и не заходит, может, случилось что. Григорий положил трубку. На душе кошки скребли. Несколько месяцев, как вернулся из Москвы, а за все время брат даже не зашел, да что, не позвонил ни разу. Скверно. И снова про дядю Матвея. Когда он появился, поначалу встретил в штыки, но всех ухажеров матери, всех этих дядь, Григорий встречал так. Однако, пары недель не прошло, сошелся как ни с кем, вместе ходили хоть в парк, хоть за хлебом. Учили уроки, занимались зарядкой, стихи разучивали…

Мать выставила надоевшего «дядю» через два с небольшим года, а Григорий бегал на новую квартирку к единственному другу. Долго бегал: они начали расходиться лишь в девяносто третьем, когда пришлось, забросив вечерний, устроиться на вторую работу. Дядя Матвей тоже стал меньше бывать дома: зачелночил в Турцию, полтора года мотался между Стамбулом и Москвой. Потом прихватило сердце, пришлось угомониться, стал работать на складе, чем-то приторговывать, разорился, снова устроился…. Тогда торговали все и всем: несли, воровали, перепродавали. В начале девяностых жизнь, резко поменявшая рельсы, покатилась куда-то по наклонной, Григорию казалось, ничего подобного пережитому в прошлой стране, уже не случится. Так и останутся соевый шоколад и ликер «Амаретто» со вкусом жженой пробки, как самые желанные подарки, и только деньги продолжат обрастать нулями, разноцветные бумажки, обесценивавшиеся каждый день.

В девяносто пятом он и сам уехал в Москву. Торговал польскими порнографическими журналами, китайскими пуховиками, турецкими дубленками. Потом кризис, работа грузчиком на рынке, дворником на Каширке. Жить приходилось в подсобке, пока не расплатился по долгам. В самом начале девяносто девятого встретил ее, ту, которой не стало. Они так сложно и непостижимо сходились, ссорились и мирились, любя, ругались и целовались в отместку. Потом немного угомонились, Григорий переехал в ее квартиру, жизнь стала налаживаться. А потом…