Септимий Север. Африканец на Палатине

М.И. Ростовцев, анализируя систему управления, сложившуюся на рубеже II–III веков, писал: «Север начал проводить систематическую милитаризацию управления, полностью бюрократизированного его предшественниками. Военизированное чиновничество и на его вершине – монарх с автократическими властными полномочиями и с правом наследования власти внутри своей семьи, прочность положения которого обеспечивается преданностью армии и государственных чиновников, а также культом личности императора, – таковы были цели, поставленные Севером. Милитаризация чиновничества неизбежно означала его варваризацию. Ибо армия состояла теперь исключительно из крестьян малоцивилизованных стран, входящих в империю, а также из детей солдат-переселенцев и ветеранов. Для достижения этой цели… представителей прежнего верхнего слоя постепенно отстраняли от командования в армии и от управленческих постов в провинциях и заменяли их представителями новой военной аристократии. Как и самих императоров, эту аристократию набирали из рядов римских солдат».⁶⁷

Несомненно, М.И. Ростовцев считал, что Север стал первым императором, который твёрдо и неприкрыто строил свою власть, опираясь на армию. Строго говоря, многие императоры опирались, прежде всего, на военную силу, но открыто это не прокламировали. Так что принципиальная новизна в политике Луция состояла в её откровенности, но не в её сущности. Главное, для такой подчёркнутой опоры на легионы у императора были самые веские основания. После кровавой гражданской войны, охватившей сначала Восток, а затем и Запад Империи, Север не мог не сделать армию главным проводником своей воли на просторах державы, потрясённой смутой. Легионы были наиболее действенной силой в сохранении единства государства. Их верность центральной власти была сильнейшей прививкой от повторения событий 193–197 гг. Кроме того, поскольку смута расшатала военную мощь Рима, надо было восстанавливать обороноспособность на границах и вести наступательные действия там, где это было необходимо. Ну и, конечно, следовало преодолеть возникшие трудности в комплектовании армии⁶⁸. Битвы с легионами Нигера и Альбина заметно обескровили вооруженные силы Империи. Верность армии – главный залог и не повторения гражданской войны, и единства державы, и действенности проводимой императором и его правительством внутренней и внешней политики. Что до интеллектуалов в окружении правителя, то его опора на великих правоведов говорит сама за себя. Они, кстати, только вершина. Едва ли стоит сомневаться в высокой образованности и развитом интеллекте сотрудников этих ведомств, каковых, думается, весьма тщательно подбирали. А уж, если говорить о культуре на Палатине в широком смысле, то чего стоит только круг общения императрицы Юлии Домны, куда входил, к примеру, выдающийся автор труда «Жизнеописания и мнения знаменитых философов» Диоген Лаэртский. Его книга стала своеобразным учебником греческой философии. Другой приближённый – Флавий Филострат по инициативе высоко просвещённой августы создал жизнеописание Аполлония Тианского. Великий врач и философ Гален, известный софист Фил иск из Фессалии также входили в этот круг интеллектуалов. Само собой присоединились к нему и правоведы Папиниан, Ульпиан и Павел. Возможно, что и историк Дион Кассий принадлежал к блистательному окружению императрицы⁶⁹.

Да, Юлия Домна являлась уроженкой Востока. Но уже половину тысячелетия это был эллинистический Восток, причём два с половиной столетия входивший в состав Римской державы. Потому едва ли стоит увлекаться объяснением многих важных политических решений Севера, указывая на его пунические корни и сирийское происхождение Юлии Домны. Отсюда во многом справедливым представляется такой вывод М.И. Ростовцева: «Однако было бы ошибкой видеть в Севере основателя восточной военной деспотии. Его военная монархия была по сути своей не восточной, а римской. Север полностью милитаризировал принципат Августа; правитель Рима был теперь в первую очередь императором, генералиссимусом римской армии, но по-прежнему оставался верховным чиновником Римской империи, а армия, как и прежде, была гражданской армией Рима. Несмотря на то, что центр тяжести империи теперь в равной мере распределился по всем римским провинциям и что приоритетное положение итальянской метрополии, которое Траяну удавалось сохранять, а Адриану не отрицать публично, теперь было навсегда ею утрачено, всё же это не означало внезапного отрыва от прошлого. Всё это было результатом нормального поступательного процесса, начала которому положили гражданские войны и которому шаг за шагом способствовали все римские императоры. Север активно вмешался в этот процесс, провинциализировав армию и открыв значительному числу провинциалов доступ к руководящим должностям в управлении государством. По сути дела, он лишь сделал выводы из той политики, которую уже давно сформировали правители империи».⁷⁰