— Делала зарисовки на одной голубой планете. Там так красиво, Лью!
— С отцом?
— Нет. С Руэрто.
— Опять с Руэрто?
— Не понимаю, о чем ты?
Анастелла нервно дернулась и не дала себя поцеловать. Льюис почувствовал вдруг неприятный холодок внутри, как будто в душе начинался сквозняк. Он не стал додумывать, к чему бы это. Ему было слишком страшно об этом думать.
— Чай будешь? — спросил он.
— Буду, — вздохнула она.
— У тебя неприятности?
— Нет. Всё нормально.
Всё и в самом деле было нормально. Казалось бы. Они пили чай. Она сидела напротив, всё такая же милая, нежная, хрупкая, с веснушками на вздернутом носике, пышноволосая как одуванчик, в мягком сером свитере… но это уже случилось. И он почувствовал это как-то сразу, в один момент.
— Я вообще-то хотела с тобой поговорить.
Он весь окаменел. Сидел и смотрел на квадратики скатерти, и они расплывались перед глазами. Это было так давно! Он сидел и смотрел на скатерть под монотонный шум дождя.
Он был еще молод, счастлив, добр и наивен как слепой щенок.
— Даже не знаю, с чего начать…
Он молчал.
— Понимаешь, — вздохнула Анастелла, — я хочу быть честной с тобой. И с собой… То, что у нас с тобой было — это не любовь. Это какая-то детская игра. Мы это всё придумали, понимаешь?
— Придумали? — он поднял на нее глаза, — разве нам было плохо?
— Нет, хорошо. Конечно, хорошо, — виновато ответила она, — но это была дружба, понимаешь?
— Не понимаю.
— Дружба. Только мы при этом целовались, раздевались и ложились в постель… зачем-то.
После этого «зачем-то» можно было сразу провалиться сквозь землю и не вылезать оттуда уже никогда. Но он все-таки нашел силы на вопрос.
— Ты меня никогда не любила?
— Я и сейчас тебя люблю, — ответила она, — как друга.
— Я не об этом.
Анастелла смущенно потупилась, щеки ее вспыхнули.
— Мне очень нравилась твоя красота, твое тело… но никаких ощущений не было. Это правда.
— Извини, — добавила она, увидев, как передернулось от боли его лицо, — прости, я ничего не могу с этим поделать. Давай останемся друзьями.
Он еще не представлял, сколько лет эта боль будет преследовать его, как искорежит она его жизнь, но уже предчувствовал это. В глазах потемнело. Спросить о Руэрто уже не было сил. Она сама сказала.
— Не думай, что я ухожу к Руэрто. Я ему не нужна… просто я теперь знаю, как это бывает, и на меньшее не согласна. Понимаешь? Мне очень плохо, Лью. Я запуталась, и мне очень плохо. Извини…
Потом он сидел на кровати, тупо глядя в учебник теоретической физики. Дождь барабанил по стеклу, как будто пытался что-то вдолбить в его бестолковую голову. Что вдолбить? Что он никудышный любовник? Глупый мальчишка, который ничего не знает и не понимает? Что нечего ему даже тягаться с Прыгунами и лезть в их благородное семейство!
Льюис сидел и не мог пошевелиться. Не хотел. Он ничего не хотел, даже дышать. Потом резко встал, схватил куртку подмышку и направился в «Корку апельсина».
— Коктейль, — сказал он бармену, дурея от дыма, — «Парашютиста без парашюта». Закуски не надо.
— А девочку? — ухмыльнулся бармен.
— К черту ваших девочек!
— А кого надо такому красавчику?
— Рыжего. Он здесь?
— Где-то здесь. Но он сегодня не в духе.
— Какое совпадение! Я тоже.
Льюис с отвращением выпил весь бокал, покривился и пошел искать в этом дыму своего приятеля. Рыжий был столь яркой личностью, что найти его оказалось просто. Он стоял на столе и вливал в себя рюмку за рюмкой, а толпа вокруг считала, вопила и хлопала в ладоши.
— Иду на рекорд, — сообщил он, поднося к раскрашенному рту очередную дозу, — за маму, за папу уже было… это за бабулю! Вы знаете, какая у меня бабуля?! Эй, вы, придурки! Вы все мизинца ее не стоите! Я когда-нибудь взорву весь ваш гадюшник! Всех вас, болтуны вонючие! Смейтесь, смейтесь… О! А это что за рожа? Ангелочек, что ты тут делаешь? С ума сошел? Иди домой, родной. Читай книжечки…
Рекордную рюмку он все-таки опрокинул, потом передавил всю посуду на столе, отплясывая какой-то идиотский танец. Льюису хватило и одного бокала. Он быстро захмелел и потерял ощущение реальности.
— Слазь! — дернул он Герца за штанину.
— Чи-во?!
— Слезай, Рыжий!
— Пошел ты!..
Потом они брели обнявшись по дождливому городу, спотыкаясь на ровном месте. Потом Герц долго торчал в ванной, издавая тошнотворные звуки, а Льюис слонялся по его городской квартире как зверь по клетке. В душе волнами поднималось и вскипало зло на всех Прыгунов, вместе взятых.
— Все бабы — шлюхи, — заявил Рыжий, выходя из ванной и утираясь полотенцем, — и это уже надоело. Что скажешь?
— Наверно, ты прав.
— Не вешай нос, Ангелочек! Мы тоже кобели порядочные…
— Не замечал за собой.
— Так в чем же дело? Давай пригласим девчонок, устроим тут оргию… Что, не хочешь?
Тогда можно и без девчонок. Со мной всё можно, только скажи.
Льюис впервые видел его лицо без краски. Оно было прекрасным. И неожиданно — юным и чистым. Вся чушь, которую он проповедовал, как-то не вязалась с этим лицом, наверно, потому он его и прятал ото всех.
— А можно с тобой просто поговорить? — спросил Льюис.
— Конечно, — несколько удивленно ответил Герц.