Эдгар решил, что ему тоже пора проявить возмущение. От лица всех вымерших васков он высказал полное сожаление, что они связались с таким безответственным народом, как лисвисы, что технологи у них идиоты, наука в каменном веке, ученые — тупицы, а дисциплины вообще никакой. И если они тут все друг друга перестреляют хроноквантовым оружием, то будет даже здорово. После чего он позволил себе вполне эффектно исчезнуть прямо из кабинета.
На Вилиале было безусловно жарче, но как-то поспокойнее. Весенние туманы и буйное цветение всего, что не кристаллизовано, убаюкивали бдительность. После военных складов и резких красок Тритая хотелось разнежиться на каком-нибудь пляже в теплой тине и песке и лениво обмахиваться лопухом.
— Знаешь что, — сказал Эдгар Коэму, — отдай-ка ты лучше мне этот рассогласователь, рансанганрудуор, по-вашему. Это становится опасным.
Коэм невозмутимо покачивался в плетеном кресле и листал журнал «Лисвис и Природа».
— До сих пор он спокойно лежал в моем сейфе, — сказал он.
— До сих пор они не знали о его пропаже.
— Кто посмеет делать обыск в моем доме? Я член Совета.
— Ты что, еще не понял, что ваш Бугур посмеет всё? Очнись, Коэм! На дворе уже другая эпоха! И твое родство с Иримис тебя не спасет. да и ее, похоже, тоже ничто не спасет.
— Ты просто устал, Эд. Тебе надо отдохнуть.
— Да я устал! — Эдгар упал на диван и вытянул ноги в раскаленных ботинках, — но я все равно у тебя эту дрянь заберу! Хоть силой! Это улика, Коэм. И вообще, мне надо поменьше у тебя появляться. Если Бугур меня расколет, а это рано или поздно случится, у него к тебе появятся вопросы.
— Я не собираюсь перед ним отчитываться.
— Да? А ты знаешь, что он делает со своими пленными на Желтом острове? К тому же у тебя есть жена и сын.
— До этого не дойдет, — побледнел Коэм, он и так был бледно-зеленый, а тут совсем стал похож на привидение.
— Не знаю, — покачал головой Эдгар, — по-моему, нам уже не выйти из этой игры. Или он нас, или мы его. Может, отправить тебя с семьей на Пьеллу, пока не поздно?
За распахнутыми окнами благоухал в весеннем цветении сад, вздымались из тумана белые корпуса Музеев и Театров, сладострастно заливались лягушки, трудно было представить, что в этом теплом и таком привычном раю может появиться смертельная опасность.
— Никуда мы не полетим, — сказал Коэм уверенно, — рансанганрудуор забирай, пусть его исследуют в вашем Центре. А других улик у Бугурвааля нет.
— Мне всё это не нравится, — поморщился Эдгар.
— Что тебе не нравится? — в гостиную вошла Лауна, худенькая, в золотом хитоне и сверкающими заколками в волосах, настроение у нее явно было приподнятое.
— Всё это безобразие, — ворчливо сказал он, — в ваших гостиницах совсем нет холодной воды, один кипяток течет их кранов. Нормальному землянину и окунуться некуда. Тоже мне, «Космическая любовь»!
— Оставайся у нас, — улыбнулась она, — наши охладители работают нормально. И Антик по тебе соскучился.
— Не могу, дорогая, — он похлопал себя по грязным штанам, — я приглашен на прием к Куратору Здоровья и Процветания. Надо переодеться в культурное и чистое и срочно зазубрить пару душескребущих приветствий.
— О! У него чудесные приемы! — воодушевилась Лауна, — он приглашает артистов, даже Антика однажды приглашал, художников, поэтов! Ты получишь массу удовольствия, Эд.
— Не сомневаюсь, — содрогнулся он.
— А что ты мне привез с Тритая? — спросила она с любопытством, — булыжник?
— Булыжник несъедобен, — усмехнулся Эдгар, — я привез тебе сыр из козьего молока и окорок лагуска. Поешь хоть раз по-человечески.
Прием у Силафидвааля оказался более интересным и менее официальным, чем у Проконсулессы. Похоже, Куратор действительно заботился о здоровье своих сограждан, как физическом, так и психическом. Душетрепещущих приветствий было немного. У него и дворец был поскромнее, и народу поменьше.
Эдгар был представлен гостям как близкий друг несравненной Иримисвээлы и спокойно отсиживался в тенистом уголке, потягивая коктейль со льдом. К нему только пару раз подсаживались поэты и доставали его утонченными стихами. Это испытание Эдгар выдержал достойно, даже прочел одному свое произведение в переводе на лисвийский.
«О, мир пустой!
Он, суетясь, Не помнит, что не вечен!
Я жил мечтой, Она сбылась.
И жить мне больше нечем…»
— О! — воскликнул утонченный лисвис, — вы творите в стиле «критико-ироничного осмысления», так характерного для эпохи позднего Расцвета Заката! Это был прорыв, я вам скажу! Это было смело для культурной общественной мысли, тем более при правлении сентиментального Наккадинаморвааля Струеречивого…
На сцене в глубине зала в это время проходил конкурс баллад. Пение сопровождалось инсценировкой и танцем. Эдгар сначала следил за действом, потом его это утомило. Зеленый поэт тоже. Он ждал Бугурвааля, иначе давно бы ушел под благовидным предлогом.
— Послушайте, — сказал поэт, — сейчас прелестная Аньювээла будет исполнять балладу на мои стихи. Давайте подойдем поближе!
— Давайте, — вздохнул Эдгар.