Хоть кого-то, хоть несчастного воришку, но она все-таки спасла! Терять времени он не стал и быстро выскочил за дверь, сверкая грязными пятками. Синтия посмотрела на палачей, которые уже заворочались, и тоже торопливо вышла в темный коридор.
В подвал вела крутая каменная лестница без перил, совершенно темная. Внизу коридоры тускло освещались редкими, коптящими лампами. Одну Синтия сняла, чтобы не очутиться в полной тьме. Рука с лампой дрожала от волнения, и в такт ей дрожали их шагающие тени на дощатых стенах подземелья.
Двери все были одинаковые, но ее проводник без колебаний остановился у одной, в самом конце длинного коридора.
— Здесь самозванец, госпожа.
— Ты уверен?
— Я сам отправил его сюда после допроса.
— Допроса?!
— Это было еще утром, госпожа. Теперь он, наверно, уже очнулся… а может, и нет.
— Открывай!
— У меня нет ключа, госпожа.
Синтия прислонилась лбом к дверному косяку. Она вдруг подумала, что не сможет войти в эту дверь. Не сможет увидеть, что эти мерзавцы сделали с Лафредом.
— Ступай! — резко обернулась она к своему провожатому, — и забудь, всё, что связано со мной. Возвращайся к своим палачам!
Скоро его мелкие шажки смолкли в глубине коридора. Зловещая жуть подземелья обступила ее со всех сторон. Это была их жизнь, обычные будни чудовищного, дикого мира на заре развития. И всё это надо было встречать с пониманием, с отстраненным хладнокровием богини.
Ключ ей был не нужен. Синтия взглядом расплавила замок вместе с куском двери. Потом толкнула дверь ногой и вошла, держа перед собой лампу в дрожащей руке.
Картина из тьмы вырвалась беспощадная: ее любимый в мокрой, окровавленной рубахе лежал вниз лицом на присыпанном соломой земляном полу. Она с ужасом взглянула на его раздробленные пальцы и чуть не уронила лампу.
— Лафред, — тихо позвала она, опускаясь рядом, — очнись, прошу тебя.
Он не очнулся. Стараясь не причинять ему лишней боли, она перевернула его на спину, положила его голову себе на колени, убрала прилипшие к лицу косматые волосы, погладила холодный, влажный лоб.
— Очнись! Пожалуйста!
Он открыл глаза, но говорить так и не смог, только посмотрел измученно.
— Скоро всё кончится, — улыбнулась она сквозь слезы, — я никому тебя не отдам… Они искалечили твое тело. Это ничего. Оно тебе больше не понадобится.
Лафред снова закрыл глаза и сдавленно простонал.
— Сейчас! — она торопливо полезла в карман за таблетками, — потерпи немного, сейчас всё кончится… проглоти вот это. Мы уйдем отсюда вместе. И навсегда! Уйдем из этого кошмарного мира!
В углу стоял чан с водой. Синтия зачерпнула воды в ковш и поднесла Лафреду. Он с трудом проглотил таблетки и обессилено лег на солому.
— Я очень тебя люблю, — грустно улыбнулась она и достала скальпель.
Сначала у нее была мысль перерезать вены на руках, но потом она подумала, что это будет слишком долго. Ей нельзя было отставать от Лафреда. По всем законам этого чудовищного мира она поднесла лезвие к горлу и полоснула себя по артерии. Боль оказалась слишком сильной, чтобы почувствовать ее сразу, она пришла потом, а сначала был лишь шок.
Кровь захлестала на платье и на руки, голова закружилась. Матрикат стал каким-то ватным, и сознание стало медленно отдаляться от него. Синтия легла на Лафреда, обняла его, прижалась щекой к его щеке и постаралась слиться с ним в одно целое.
Кристиан таким опытом не делился, но она и сама представляла, что такое полное проникновение. Когда плотные тела перестали им мешать, это удалось довольно быстро. Ведь они любили друг друга.
Это было полное блаженство! Их кружило в едином вихре, они были единым облаком, они летали и растворялись в каком-то неизвестном сиреневом пространстве.
— Где мы? — спросил ее голос Лафреда.
— Далеко от твоей тюрьмы! — ответила она.
— Мы мертвы?
— Смерти нет!
— Знаю. Я уже бывал в Долине Теней. Ты меня вытащила оттуда.
— Я и сейчас тебя не пущу!
Она говорила это от отчаяния, от полной уверенности, что не сможет жить без Лафреда, что должна быть во Вселенной какая-то высшая справедливость, что они достаточно страдали, и самое страшное для них уже позади… а потом они из сиреневого мира оказались в черном тоннеле, и невидимая сила стала разъединять их, разлучать их, раздирать их пополам. И это было страшнее боли!
Синтия не представляла, что это будет так ужасно.
— Держись за меня! — умоляла она Лафреда, — потерпи! Я с тобой, я не выпущу тебя! Умоляю тебя, держись!
Прохождение через тоннель обычно длилось несколько секунд и было весьма неприятным занятием, зависание же в нем оказалось просто невозможным для терпения. Мало кто из эрхов вообще имел такой опыт. Она напрягла всю свою волю, чтобы выдержать муку, и всю свою силу, чтобы не выпустить Лафреда.
Их неумолимо раздирало. В какой-то момент она осознала, что они уже два отдельных существа и только цепляются друг за друга коченеющими руками. Ее уносило вверх, его — вниз, если вообще тут можно было говорить о верхе и низе. Незыблемые законы мироздания были беспощадны.