Сердце Малого Льва (СИ)

— Победил на конкурсе придворных поэтов.

— И это — во время осады?

— У двора своя жизнь.

— Наверно, потому дуплоги и дошли до самых стен столицы.

— Знаешь, — Тиберий присел рядом, задумчиво поглаживая бороду, — тут события будут развиваться очень интересно. Ихтох слаб и в войнах ничего не понимает. Рурги практически повержены. А наемники сильны. И у них есть свои предводители. После того, как они уничтожат дуплогов, рургам самим не поздоровится.

— Как всё это надоело! — вздохнула Синтия.

— Это жизнь, моя дорогая, — усмехнулся Тиберий, — это история.

— Их история, — уточнила она.

— Мы в свое время тоже прошли через это.

— Какой ужас…

— Тебе пора возвращаться, Синти.

— Да, я знаю. Я не выдерживаю всего этого кошмара.

— Не все могут работать в Центре Погружений. Это не твоя профессия, детка.

— Спасибо, что напомнил.

Через час явился Леган. Он отряхнул с шапки снег и уставился на Синтию своими раскосыми, наглыми глазами.

— Наконец-то! А я уж думал, что ты хочешь изучить все прелести разгрома.

— Еще неизвестно, кто кого разгромит, — недовольно отвернулась она.

— У твоих дикарей никаких шансов, — весело заявил он, разве что случится чудо.

— Может, и случится.

— Не смеши меня.

Он был нелепо одет в полосатую робу до пят, увешан ожерельями и браслетами и почти налысо выбрит. Всё по моде царского двора.

— Ты тоже смешон, — сказала Синтия раздраженно.

— Это моя рабочая одежда, — ответил он наставительно, — я здесь на работе.

— Читаешь стишки обжирающимся придворным, в то время как у стен города наемники и дуплоги?

— Да, — Леган внимательно посмотрел на нее, — и что?

— Извини, — она отвела взгляд, — я просто раздражена.

— Это я вижу.

— Где Лафред? Что с ним?

— Я только придворный поэт, дорогая.

— Это всё, что ты мне можешь сообщить?

— Слухи, конечно, ходят по двору. — Леган уселся в резное кресло и лениво закинул ногу на ногу, — говорят, повторной казни не будет. Его принимают за самозванца, поэтому считают, что такой роскоши, как публичная казнь, он не достоин. Его просто расчленят на куски, голову пошлют Улпарду, а остальные части — другим вождям.

— Варвары!

— Почему? Для них это очень мудрое решение. После такой акции второго самозванца уже не появится.

В Легана хотелось запустить обгоревшей головней. А за окном тем временем быстро сгущались оранжевые сумерки. В комнате стало таинственно и красиво, языки огня плясали по изгибам отполированного дерева, кривая, несимметричная мебель приобрела какие-то особые очертания. Странный это был мир: такой утонченный, замысловато-сказочный и такой жестокий!

После сеанса связи с Центром Погружений, они поужинали. Леган переоделся из своей полосатой рубахи с ожерельями в костюм простого горожанина и стал наконец похож на мужчину.

— Длинных поэм они не любят, — непринужденно рассказывал он, — зато обожают всякие заумные четырехстишия. Бедным поэтам их надо помнить целый миллион, чтобы на весь вечер хватило. Я, конечно, не помню. Я их на ходу сочиняю.

«За белым дымом — красный дым, За красным дымом — черный дым, За черным дымом — истины нагой ускользающая тень…

О, постой! Я задыхаюсь в черном дыму!» «Река без конца, река без начала, Река без ширины и глубины!

Но тону в ней и старею, покрываясь сединой…

О, не неси меня, река, так стремительно за крутой поворот!»

— Ты и в самом деле поэт, — усмехнулась Синтия.

— «Женщина родила меня в муках, Женщина открыла мне путь наслаждения, Женщина дала мне сыновей моих и дочерей…

О, почему же я так ненавижу тебя, о, женщина?!»

— Можешь ненавидеть меня, сколько угодно, — согласно кивнула она, — скажи только, где Лафред.

— Не скажу, — жестко посмотрел на нее Леган, — чтобы ты не наделала глупостей, женщина.

Она ответила ему таким же непримиримым взглядом.

— Я ведь всё равно его найду. Ты же знаешь.

— Ты не можешь больше вмешиваться в ход истории, Синтия. Твоя жалость уже преступна.

Хочешь ты этого или нет, твоего Лафреда разрубят на куски.

Жутко было всё это выслушивать.

— Знаю, — сказала она, скрипя зубами, — я не собираюсь вмешиваться в историю. Мне нужно только повидаться с ним перед смертью.

— Зачем?

— Как зачем? Проститься!

— Она права, — вступился за нее Тиберий, — почему бы и нет?

— Она что-то опять задумала, — возразил Леган, — только нам не признается. Посмотри на нее. У нее же взгляд фанатички! Она выведет его из тюрьмы, он снова вернется в свое войско…

Ну, уж нет!

— Она не сможет его вывести. Центр Погружений контролирует каждый ее шаг.

— Значит, она еще что-то придумала!

Синтия прервала их спор.

— Да, — жестко сказала она, — я придумала. Я убью его сама. Убью без боли. А тело его останется, и пусть его рубят хоть на тысячу кусков. Я не вмешаюсь в ход истории.

— В Хаахе три тюрьмы, — хмуро сказал Леган после долгой паузы, — насколько я знаю, твой дикарь в Скорбной Обители, где маринуют неугодных пожизненно. Ему это, конечно, не грозит.

— В Скорбной Обители? — повторила Синтия, даже язык не поворачивался это название произнести, — где это?

— Вниз по улице Краснодеревщиков до самой площади Павших Рыцарей. Там увидишь нечто вроде огромной бочки, окруженной частоколом. Это и есть Обитель.