Сердце Малого Льва (СИ)

У нее не было никакого торжества и никакой радости. Ей было страшно жаль тех дней, когда она просто жила в своей дуплине в лесу, охотилась, танцевала у костра с подругами, укрывалась от вечернего Увувса, встречалась с Лафредом в пещере и подолгу разговаривала с ним. Никакие богатства рургов не могли ей этого заменить.

В огромном, хорошо протопленном зале было тоже полно народу, в основном, командного состава.

— Ты уже здесь? — подошел к ней Улпард.

Его черные глаза горели, ноздри широко раздувались от возбуждения. Он был в шлеме, но не в золотом, а в медном.

— Это какой-то кошмарный сон, Ул, — призналась Норки.

— Каков шаман, а?! — довольно рассмеялся он, — нам бы сразу его жезлы!

Настроение у них явно было разное. Он ликовал, а ей хотелось плакать.

— Где царь? — спросила она, — тоже застыл?

— О, нет! — грозно покачал головой Улпард, — царя я самолично зажарю на костре! Будет знать, как присылать мне голову Лафреда!

— Может, не надо никого жарить? Хватит уже?

— Хватит?! Ну, уж нет, моя милая, всё только начинается!

Воины на площади кричали его имя и призывали, чтоб он вышел на балкон. Это его вдохновляло.

— Пойдем со мной, Норки! Ты же моя жена. Я хочу, чтобы все это видели!

— Я еще не твоя жена, — напомнила она.

— Я царь Аркемера и Плобла, — сказал он, — чего же еще тебе не хватает?

Норки смотрела на него в полной тоске. Он был хорош, лучше его всё равно никого бы не нашлось… но у нее не было никаких сил на любовь.

— Шлем у тебя не золотой, — вздохнула она.

— Шлем?!

— Я устала, Улпард. И нога болит. Извини, я лучше прилягу где-нибудь.

Больше они не виделись до самого вечера.

Ей не впервой было занимать чужую спальню в чужом дворце. Уже не один город полыхал за ее окнами. Изящный сказочный Хаах тоже горел. Это дорвались до него пьяные победители.

На столе с медным зеркалом стояли изящные шкатулочки с бусами, баночки с притираниями, флакончики с благовониями. Всего этого Норки не понимала и не любила. Она любила свое чистое лицо после ледяной воды, штаны, сапоги и тугой ремень на талии. Она сидела, рассматривая узоры на шкатулке, а хозяйка всего этого изящества, как и все дворцовые красотки, наверняка досталась какому-нибудь пьяному командиру или уже его солдатам. Такова была жестокая реальность войны.

На пир пришлось пойти. Веселились всю ночь до утра. Улпард обнимал ее как свою жену, и она уже ничего не могла ему возразить. Он выполнил все ее условия.

— За прекрасную Норки! — провозгласил он очередной тост, — за мою царицу!

Царицей она себя не чувствовала. Она была совершенно лишней на этом пиру, в этом городе и в этой стране. Ей хотелось назад в лес, к огромным своим деревьям, к каменным пещерам, к могучим ветрам и к свободе.

— Так что? — спросил он потом громким шепотом, — я приду к тебе сегодня?

— Как ты можешь! — возмутилась Норки, — все знают, что у меня траур по брату!

— Так и знал, — усмехнулся он, — до чего же ты строга, моя синеокая охотница!

— Сейчас я могу только рыдать и ненавидеть, — сказала она, — откуда мне взять силы на любовь?

— Что ж, я терпелив, — и на этот раз согласился Улпард, — но не думай, что мое терпение бесконечно.

Доронг сидел рядом и все, конечно, слышал.

— Что ты в ней нашел? Она худа как хворостина! — проревел он своим пьяным басом.

— Заткнись! — повернулся к нему Улпард, он тоже был порядком пьян, — или ты видел где- нибудь женщину, красивее, чем наша синеокая Норки?

— Другие еще хуже, — согласился Доронг, — то тощие, то толстые, то мягкие, то жесткие… и все круглые дуры.

— Пора тебя женить на Пае, — усмехнулась Норки, — а то ты больно капризный!

— Ты тоже дура, — объявил он.

Выпив еще, Доронг поднялся, пролез под столом и пустился в пляс вместе с остальными.

От жары он сорвал рубаху, вылил на себя бочонок вина, а потом начал грузно прыгать и размахивать руками как в охотничьем танце. На мокром, красном от вина теле перекатывались мускулы. Норки почему-то вспомнилось, как он вытирал окровавленный нож о занавеску. Нож, которым он зарезал хрупкого юношу с голубыми глазами, так отчаянно защищавшего свои деревянные таблички.

Эта сцена не выходила у нее из головы. Она даже рассказала об этом Лафреду.

— В Плобле всё горит, — ответил он тогда, — даже их письменность. Эта культура недолговечна.

— Не у них всё горит, — возразила ему Норки, — а это мы всё сжигаем!

— Нам назад пути нет, — сказал брат жестко.

И прошел свой путь до конца. Но она была уверена, что он бы ни за что не прирезал того мальчишку.

Пир продолжался. Кто-то рыдал, кто-то трясся от страха, кто-то ненавидел… а счастливые победители орали песни и отплясывали в пьяном угаре.

Незаметно улизнув, она бродила по дворцу, сладко пахшему деревом и краской, благовониями и маслами, постоянно натыкаясь то на застывших навеки защитников, то на трупы под ногами. Коридоры были широкими, залы просторными, мебель причудливой. Как долго все мечтали об этом царском дворце, замерзая у костров! И вот мечта сбылась. Только жить в этой мечте совсем не хотелось.

9

— Эдвааль, возьмите меня с собой!

Фальг из угла наблюдал, как Эдгар торопливо собирает рюкзак.

— Не выдумывай.