Сердце Малого Льва (СИ)

Тело царицы Нормаах подошло для Сии идеально. Вся ее сущность выразилась в этих торфяных омутах глаз, густых дугах бровей, тяжелом подбородке, высоком росте, широких плечах и при этом змеино-узкой талии… Иногда он забывал, с кем общается. По привычке он всё еще называл ее Оливией и обращался к ней как к девчонке, да и сама она часто путалась в своих ипостасях.

— Пожалуй, ты еще пострашнее меня, — согласился Грэф.

Одним махом она избавилась и от сына, и от любовника, и от братьев. И была при этом совершенно спокойна! Он никогда не расправлялся с родственниками, он их просто не имел.

Чужих детей, да еще принадлежащих этим простейшим из плотного мира, ему было не жаль, но своего сына, своего бесценного мальчика, он бы не отправил в безвозвратное прошлое ни за что.

— Что значит, пострашнее? — сощурилась Олли, — хочешь сказать, что я некрасива?

Он взял у нее сигарету из пальцев и положил в пустой бокал.

— Хочу сказать, что мы друг другу подходим.

— А как же твоя вожделенная актрисочка? — усмехнулась она.

— Не всё сразу, — поморщился он, это было неприятно, — пусть привыкает.

— Меня ты предпочел изнасиловать!

— Да? — припомнил он, — и долго ты будешь еще злиться по этому поводу?

Оливия сощурилась и яростно разорвала на нем рубашку.

— Всю жизнь!

Он не любил эту дьяволицу, даже порой побаивался, но отвлекала она как хороший наркотик. Та темная муть, что снова стала подниматься в нем после разговора с Зелой, и в которой он никак не хотел себе признаться, отступила. То великое подозрение, которое уже стало закрадываться в его душу и которое было настолько чудовищным, что допустить его было невозможно, ушло. Погасло. Перестало отравлять и без того нелегкое существование.

Девичья кроватка Риции не подходила им совершенно. Они бросили на пол одеяло и подушки. Потом бросились друг на друга.

Вообще-то Грэф ожидал, что эта ночь пройдет у него совсем с другой женщиной, он не любил, когда его планы срывались, когда что-то не вписывалось в его схему, но потом перестал думать и об этом. Горячее тело Сии, ее бешеная «голубая плазма», ее мстительные укусы — это было то, что нужно в таком состоянии.

А потом пришла усталость, опустошение, а вслед за ними и тоска. Планета завоевана, соперники устранены, он победитель. Что дальше? Мирно внедрять сюда скивров, желающих спуститься в плотный мир? Похвальная задача… но слишком скучная. Это уже дело техники. Не с кем бороться, не с кем меряться силами, умом и хитростью! Впереди была только рутина.

— Как же я устал, — простонал он, уткнувшись лицом в подушку, и имел в виду, конечно, не секс.

Оливия прижалась к нему сзади своим горячим телом, она долго тяжело дышала, пока не успокоилась, дыхание ее обжигало его шею.

— А помнишь, мы ездили в Страну Сказок? — прошептала она, — катались в настоящей карете! А в павильоне викингов ты купил Льюису лук и стрелы, помнишь? А я подумала тогда, купишь ты мне такой же, или нет?.. А ты купил мне куклу. Такую огромную, почти с меня ростом… помнишь, дядя Рой?

Ведь что-то такое было. Была Страна Сказок, были дети, которые его боготворили, а он думал, что просто использует их. Была девочка, которую он создал, вырастил, вылепил, вытащил из обломков «Меркурия-2». С каким удовольствием он вырвал бы из нее эту мстительную Сию, но это было теперь невозможно. Это была одна и та же женщина. И это чудовище породил он сам.

— Я так ждала тебя всегда, — грустно добавила Олли, — с тобой было так хорошо и весело, и ты был тогда без бороды…

Грэф молча повернулся к ней, сгреб ее в объятья как что-то до боли свое, и прикрыл губами ее губы. Он боялся, что девочка Олли вот-вот пропадет, и вернется Сия. Она вся была какая-то мягкая и податливая и цеплялась за него, словно хотела спрятаться от одиночества.

У нее ведь и правда никого, кроме него, не было. Он целовал ее с каким-то вымученным удовольствием.

В опустошенном теле снова возникло желание, но совсем другое: не страстное, не бешеное, не агрессивное, просто желание еще большей близости с существом, которое ты создал и которому ты нужен. Странное это было чувство, незнакомое и непривычное, сродни тому, что он испытывал к Льюису. Оказалось, эти дети были дороги ему одинаково, как и дороги те дни, когда они гуляли вместе по Стране Сказок…

Он молчал, потому что даже себе самому не мог признаться в этом чувстве, а уж тем более ей. Грэф молчал, и как будто кто-то другой, а не он горячо дышал в ее пылающее ухо, склонялся над ее грудью, целовал ее гладкий живот и нежную мякоть меж раскинутых ног.

Он таким не был. Он так не умел. Он даже не любил ее.

— Что мы наделали, Рой? — спросила она с отчаянием, — Льюис же нас никогда не простит!

Зачем себя обманывать?

Из приемного зала всё еще доносились песни и визги. В этом гомоне чуть слышно было, как журчал ручеек в цветочном уголке Риции, за окнами кружил в темноте мокрый снег.

Столько параллельных действительностей вдруг переплелось, что становилось тошно.