Сердце Малого Льва (СИ)

Утро выдалось прохладное, но солнечное. Даже в палатке было светло. Норки с болезненным интересом ждала, что сделает брат с этой несчастной женщиной: отдаст ее какому-нибудь воину или отправит в город? Он сидел за столом и хмуро смотрел на виновницу смуты в своем войске.

— Как тебя зовут?

— Синтия.

— Чем занимаешься в обозе?

— Лечу раненых.

— Я не потерплю свар между моими воинами. Тем более из-за женщины.

— Что же мне делать?

Норки увидела, как брат встал, подошел к этой Синтии и долго рассматривал ее в раздумье.

— Почему ты не хочешь выбрать мужчину?.. Впрочем, это и так понятно… Можешь остаться у меня. Здесь тебя никто не тронет.

Норки показалось, что она ослышалась, так непохоже это было на Лафреда.

— И что я должна буду делать? — побледнела женщина.

— Варить мне еду, — бесстрастно сказал он, — я не ем из общего котла. Если ранят — перевяжешь. Больше ничего.

Она всё еще стояла с широко распахнутыми черными глазами.

— Меня можешь не опасаться, — усмехнулся Лафред, — я после казни для любви не годен.

Мне и глотать-то трудно…

— Хорошо, — сдержанно сказала женщина и потупилась.

— Что происходит? — усмехнулась Норки, когда та пошла за вещами, — зачем тебе эта красотка? Знаешь, что будут болтать в войске?

— Мне плевать, что будут болтать, — хмуро ответил брат, — шпионку лучше держать поближе. Так надежнее.

— Шпионку? Ты решил, что она рургийка?

— Нет.

— Тогда кто?

Лафред посмотрел на нее и вздохнул.

— Эх, детка… ты думаешь, кроме Аркемера и Плобла нет больше стран?

— Ты имеешь в виду… — у Норки снова сжалось сердце, — ту страну за океаном?

— Откуда ты знаешь? — удивился брат.

— Так… слышала.

— От кого?

— Не помню. В войске болтают.

Рассказывать, как она лежала в постели Улпарда и подслушала разговор, ей не хотелось.

Ей до сих пор было стыдно.

— Болтают! — усмехнулся брат, — мы ничего не знаем о мире. Прячемся в дупла и норы под землей и думаем, что это жизнь…

— Это правда, — грустно согласилась Норки, — но почему ты решил, что эта женщина оттуда?

— Не знаю, — снова нахмурился он, — показалось.

* * *

— Спать будешь там, — Лафред указал в дальний угол палатки, — я велел принести тебе топчан.

Топчан был наскоро сколочен из необструганных досок и прикрыт шкурами. Синтия взглянула на свое ложе как на устройство для пыток.

— Повесь занавеску и постарайся мне лишний раз не мешать.

— Хорошо.

Он был очень худой: почти ничего не мог глотать. Это была ее вина, точнее — отсутствие опыта. До этого она никогда не приставляла отрубленные головы к телам. Леган и Тиберий — тем более. Пришлось воспользоваться опытом Кристиана.

Тогда, в операционной, преодолевая отвращение, она легла на безжизненное тело дупложского вождя, щека к щеке, ладонь в ладонь, она собрала всю свою энергию, согрела каждую его клетку и вдохнула в нее жизнь. Она хотела этого с неистовой силой. И у нее получилось.

Несколько дней он был без сознания, пока срастались его изуродованные ткани и восстанавливались раздробленные пытками кости. Потом пришлось отвезти его Великому Шаману, чтобы было хоть какое-то объяснение его воскрешения…

Огромная склизкая рыба выскальзывала из рук. Синтия сидела на берегу реки и потрошила ее с привычным отвращением. Ее раздражали запахи чешуи и рыбьих кишок, пальцы ныли от холодной воды, волосы лезли в глаза, но их невозможно было поправить грязными руками. Видел бы ее Кристиан! Знал бы он, что творится у нее на душе!

Кругом убивали. Она видела это собственными глазами. Она видела страшные раны и ожоги, она видела насилие, она видела грязь и мерзость. И эти странные примитивные существа прекрасно знали, что их ждет, но всё равно шли убивать или быть убитыми, шли подставляя свои уязвимые плотные тела под стрелы, мечи и копья. Этого она понять пока не могла.

По всему лагерю горели костры. Синтия подошла с котлом к своему и поставила рыбу на огонь. От рук всё еще неприятно пахло. Много отвратительного было в этом плотном мире, но наслаждение от грубой пищи она уже познала: откусить, прожевать, отправить через горло в бурлящий от голода желудок, — это начинало ей нравиться. Нравилось греться у огня, прикрываясь плащом от осеннего ветра и протягивая к нему окоченевшие пальцы, нравилось падать от усталости на деревянный топчан и даже не ощущать его жесткости. Плотный мир был построен на контрастах.

Лафред приехал, когда уже стемнело. Она тут же пошла с котлом в палатку.

— Это я не проглочу, — поморщился он, — отлей мне бульон и выйди.

— Рыба очень мягкая, — сказала она оправдываясь.

— Зато я очень жесткий, — усмехнулся он, — оставь меня одного.

— Я бы хотела помочь, — проговорила Синтия, глядя на него с тихим ужасом.

— Всё, что смогла, ты уже сделала, — заявил он, — утром сваришь какую-нибудь кашу.

— Хорошо.

У костра сидели его друзья и сестра. Они ели мясо жареного сумсурга и запивали вином.

— Что-то не больно он тебя жалует, красотка, — засмеялся верзила Доронг, — снова выгнал на улицу… Смотри, так и всю ночь просидишь под звездами!