Сердце некроманта

Я прогнала этот и еще десяток вопросов, что мне хотелось задать прямо сейчас. Огляделась, проникая мыслью сквозь стены. Высоко в небе кружились ласточки. Я потянулась к одной.

Мир изменился. Небо вместо глубокого синего заиграло оттенками морской волны. Глиняная черепица на крышах домов из рыжей превратилась в красную, да и сами дома стали выглядеть куда ярче. Впрочем, я не определила бы точно все оттенки цветов — могла только сказать, что красного и зеленого в мире стало куда больше. Стены дворца, возвышавшиеся над городом, тоже перестали быть белоснежными, запереливались разными гранями розового и зеленого.

Я устремилась туда, лишь на миг отстраненно удивившись, что знаю, как пользоваться крыльями и удерживать равновесие в воздухе. Полет не требовал сознательных усилий. То ли потому, что мой разум оставался, как выразился Дитрих, «мышкой под половицей», то ли потому, что я и в собственном теле не задумывалась над каждым шагом, как сейчас не задумывалась над каждым взмахом крыльев.

Отсюда, с высоты, город казался таким же прекрасным, как и со смотровой башни храма, но теперь мой взгляд был куда острее, я видела не только изящные шпили дворца или величественные стены храма, но и кучи мусора, и нищих, и жалкие лачуги по ту сторону городских стен.

Может быть, и хорошо, что нам придется покинуть столицу. Все равно сияние золота на дворцовых шпилях меня не прельщает, а того, что мне нужно на самом деле, внутри городских стен нет.

Я благополучно пересекла город, пролетела над дворцовым парком и нырнула в распахнутые двери зала прошений — того, где в хорошие дни король принимал удостоившихся аудиенции.

На троне, где обычно восседал отец, сейчас сидел король нынешний. Взгляд его, устремленный вдаль, казался безжизненным, а на лице читалось лишь одно выражение — «когда все это закончится?» Если бы не венец, я не узнала бы своего старшего брата. Ни мамы, ни второго моего брата видно не было, впрочем, обычай требовал их присутствия лишь у погребального костра.

Тело возлежало на помосте. Завернутое в белоснежные шелковые полотна, покрытое цветами. Лицо было спокойным — никогда я не видела отца при жизни таким умиротворенным. Я всхлипнула, но из горла вырвался лишь писк.

Первый брат, стоявший у ложа, поднял голову.

— Узрите благую весть! — воскликнул он. — Ласточка — символ обновления и надежды!

Я ругнулась про себя, описав круг по залу, села на люстру, на которой вечерами загорались десятки магических светильников. Снова огляделась.

Дитрих в который раз оказался прав. Две дюжины инквизиторов. Сам Первый брат, Михаэль, на щеке которого розовела пятерня шрама, тот брат, что на площади у эшафота согласился с Дитрихом, дескать, главное сейчас — остановить демонов, а не вернуть на костер некроманта. Еще трое с площади. С каждым из остальных я успела перекинуться хотя бы парой слов. Имена помнила не все, но лица были знакомы, значит, и они узнали бы меня.

Но сейчас все они лишь мазнули по мне взглядом после возгласа Первого брата и снова обратили внимание на людской поток, струившийся по залу.

Каждый проходивший касался покрывала, в которое был обернут покойный. Лишь покрывала, не самого тела. Как и при жизни, дотрагиваться до венценосной особы могли лишь равные да братья и сестры, даруя благословение. Считалось, что подобное прикосновение забирало себе часть благодати, которой боги наделяли монарха. Но покойному эта благодать уже не нужна. Потому и устремлялся народ прощаться, каждый хотел получить себе хоть толику божьего благословения.

Вот напрягся один из братьев, коснулся руки Первого, взглядом указывая на светловолосую девушку в одежде простолюдинки. Еще вчера я бы сказала, что она вовсе на меня не похожа, но после того как увидела себя со стороны, готова была согласиться — что-то общее есть. Первый вгляделся в нее и едва заметно мотнул головой — не та.

Что ж, пусть караулят. Скоро мы с Дитрихом покинем столицу, и никто меня не найдет. Но сначала — то, за чем я сюда явилась.

Я снова перевела взгляд на тело отца. Рыдания подкатили к горлу, глаза защипало — не знаю, могут ли птицы плакать, но сейчас я чувствовала себя человеком.

Отчего же он умер? Да, король уже не был юнцом, но он и не стар, жить бы еще и жить. Что могло случиться? Но некому было ответить мне.

А потом я увидела его. Не человека, которому перевалило за средний возраст, с проседью в волосах и навсегда отпечатавшимися на челе заботами, каким король был на площади, но совсем молодого мужчину, что смотрел на меня с теплом и лаской.

— Эви. Здравствуй, дочка. Не знаю, как тебе это удалось, но спасибо, что ты здесь.

Я всхлипнула, едва не бросилась навстречу, как бежала к нему, когда он приходил в детские покои или завидев в дворцовом парке. Опомнилась — ведь мы оба бестелесны. Но неужели там, у престола богов, где рано или поздно встретятся все, будет точно так же — ни обнять, ни коснуться, только и остается, что смотреть?

— Я скучала, отец.

— Знаю. Прости меня. Прости меня за все.