Сердце-пламень

Девочку загнали в угол. За ее спиной погружалось в беспокойное море алое солнце, ветер рвал полы сорочки. С запястий и из носа текла кровь, но взгляд дикой кошки впился в Колхата:

– Ты сказал, что его тело не нашли, – прохрипела она. – Царевич жив?

Колхат примиряюще поднял руки.

– Выжил, скорее всего. Хочешь с ним встретиться? Подойди ко мне.

Девочка опустила взгляд на свои руки. Набрала в грудь побольше воздуха и, развернувшись, прыгнула за край. Истошный крик Колхата заглушил плеск волн.

Я чувствовала, как наяву, как меня поглотило море. Как вода билась в ноздри, уши и рот, как увлекала к себе темная морская бездна. Тяжесть, растущая в груди, была мне хорошо знакома. Соль… Соль повсюду…

Я нырнула в холодные, разверстые хляби, куда ты входишь, сделав один единственный вздох, не в силах никогда больше выдохнуть или вдохнуть воздуха мира живых, воздуха…

– Держись, Лесёна.

Кто-то тянул меня наверх. В меня будто запустили крючок, подцепили что-то невидимое внутри и рванули вперед. Я подалась следом и вот уже в следующий миг сделала вдох, и мертвенные соленые воды отступили. Я вынырнула, каменная хватка с горла спала.

Полыхнуло светом, и неясная пелена перед глазами рассеялась. Не было ни моря, ни корабля, снова синь да золотые мосты.

Я упала на колени, закашлявшись и давясь слезами, прорастающими в смех. Дарен опустился рядом со мной на колени, а затем заключил меня в свои объятия. Меня окутал древесный аромат.

– Прости меня, – проговорил он. – Прости… за все.

И я, сотрясаясь от рыданий, уткнулась ему в плечо.

– Мне так жаль, Лесёна.

Его руки прижимали меня к груди, поддерживая и одновременно держа так, словно я цветок, сгибаемый непогодой.

Мир плясал в лихорадочном танце.

Что говорить? Я и сама не знала.

Я засмеялась. Заревела.

Дарен прижался подбородком к моей макушке.

Я чувствовала прибой, разрывающую грудь толщу воды, свое бессилие и страх, но вместе с тем – надежду.

Но как же я выжила, упав в море?

Вдруг двери, ведущие к моим воспоминаниям, дрогнули и открылись. Я почувствовала, как оттуда повеяло теплом, и тугой комок в груди развязался. Мост был достроен.

– У меня получилось? – спросила я, отстраняясь.

На щеке Дарена сияла одна-единственная дорожка. Он чуть приподнял подбородок и, не отводя взгляд, проговорил:

– Да, Лесёна. Ты нашла дорогу в свой Сад Души.

Вдруг все вокруг нас поблекло. Толчок под ногами выбросил нас обратно в явь. Мир обрел прежние краски и звуки, я чуяла тепло очага, слышала треск поленьев в лечебнице.

– Что случилось?

Дарен прикрыл глаза, прислушиваясь к чему-то внутри себя, а затем сказал бесцветным голосом:

– Лис сбежал.

– Что? Почему?

– Видимо, он счел, что должен искупить промах с Ксантрой. – Еще одна заминка. – Он решил сам найти последнюю темницу с колдунами. Я должен идти.

Дарен поднялся и взял свой посох. Я тоже попыталась встать, но после произошедшего тело еще била дрожь, отнимая и без того малые силы.

– Будь здесь, пока не исцелишься полностью. – Дарен разорвал окружающий нас мерцающий зеленоватый купол и ушел.

Почти сразу же появилась Алафира. Она с неодобрением посмотрела на мою рану и сразу же достала иглу.

– Я предупреждала, – сказала она. – У меня почти не осталось сил колдовать исцеляющее Касание. Так что прости, Лесёна, придется тебе потерпеть. Выпей снадобье из кувшина.

– Ничего…

Сладковатое маковое молоко с сон-травой почти сразу же позволило мне забыться. И я почти не чувствовала мерный ход иглы в ловких пальцах лекарки.

Во сне я слышала музыку… Полузабытые песни Феда. Быть может, это был один из тех снов, что уносит тебя далеко за пределы Древа? Туда, где ты можешь услышать тех, кто не с тобой?

Мы сидели с ним у костра, как когда-то, когда вместе путешествовали по Светлолесью. Я видела его косматую, громадную тень, видела ручищи, осторожно скользящие по старым гуслям… И слышала Песнь о Полуденном царе, Царевну-бродяжку и другие песни, что он играл мне.

– Как мне тебя не хватает, Фед.

– Я так горжусь тобой, – вдруг ответил он. – Ты такая сильная, мой дикий зверек из Светлолесья.

– Прости меня, Фед.

– Прощай, доченька. – Его гусли легли мне на колени. – Передай Минту, что я горжусь им. Он лучше меня во всем.

На миг я ощутила его ладонь на своей голове, а потом он поднялся и пошел в ночь, вдаль от костра, и шел, пока темнота не поглотила его полностью.

Слезы катились по моим щекам, и ветер нежно шептал мне на ухо слова прощания. Слезы капали на струны гуслей, на старое дерево, теплое и насыщенное воспоминаниями. Гусли видели наши уроки и испытания, и в них осталась память о моем наставнике, о колдуне, который заботился обо мне, и о человеке, которого я потеряла.

23. Древо

Первым, кого я увидела на рассвете, был Ворон.

Он сидел на подоконнике, свесив ноги из открытого окна. Его черная тень заслоняла собой восходящее солнце. Ворон водил пятерней по подоконнику, выводя на нем непристойности.

Оберег на моей груди нагрелся, и я остановилась, боясь пошелохнуться. Ворон, казалось, задумался о чем-то. Может, это все-таки не он? Может, мне все приснилось, и Фед вернулся?

– Фед? – прошептала я.