Сердце-пламень

Зубчатые крыши замка засияли, как опаленные дыханием аспида. Маары несли нас за пределы Нзира. Я увидела Светлолесье.

Объятые снегом молодые березки гнули спины в поклоне великим Северным горам, лес говорил с горами о тысячах тайн, шептался о временах, когда рождался свет и боги ходили здесь, оживляя земли.

Вдали, за Моинским морем, там, где лежали Обожженные земли, брезжил новый рассвет. Луч низкого зимнего солнца поджигал стоящие на подтаявшем пригорке сосны, и они горели закатным огнем, бросая под кроны таинственный свет междумирья, в котором нашла прибежище лесная чудь.

Рассвет – переходное время, в которое и человеку можно краем глаза заметить чудное.

Поляна с ледяным садом заполнилась светом. Теперь подо мной лежало похожее на зеркало, блестящее озеро света, из которого выступили ветви. Удлиняясь, расширяясь, оно с невиданной скоростью выросло над садом. Чародеи, всю ночь охраняющие его покой, разразились ликующими криками. Я видела, как Казимек обнимает Инирику, как наполняется текучим светящимся золотом защитная вязь, как она опоясывает и связывает воедино Нзир-Налабах и все три его Круга… отсекая Чудову Рать от остального мира.

Маары, тающие с рассветом, опустили нас на озере, но я придержала свою за гриву, направляя ее к Дарену. Моя маара тоже таяла, но поток воздуха, в который она превратилась, подхватил меня и все-таки донес до места, где стоял, сдерживаемый путами терновника, Дарен и его противник.

Ворон врос в стену Второго Круга, став ее частью. Остались лишь растресканные губы и безумный, сочащийся гноем глаз.

– Ты не сможешь удерживать меня здесь вечно, – прохрипел он. – Жрецы изготовят Стрелы, окропленные кровью Мечислава и колдунов, и они разрушат вашу защиту. И я буду ждать, когда начнется пир!

– Ты думал, что Фед исчез… – тихо сказала я ему. – Но его дело останется с нами навсегда. Его песни и вера и все, чему он меня научил. От тебя же, – сказала я громче. – От тебя же не останется ничего. Тебя забудут.

Ворон стоял все там же, тенью отделяясь от стен Третьего Круга, но уже таял, сливался с ночной тьмой. Чуть видно мерцал алым глаз и чуть темнее блестели от чего-то алого губы.

– Что ж, поиграем еще… детишки.

Я обернулась. Терновник оплетал тело Дарена, но не так густо, как когда-то Мечислава.

Дарен висел на терновых путах с раскинутыми в стороны руками. Кровь сочилась из открытых ран, но теперь это был просто терновник, я чувствовала, как сила чудская ушла из него. Но глаза Дарена были закрыты, а губы белы. Его обычно загорелая кожа тоже стала непривычно светлого оттенка… Я положила ладонь ему на грудь, чувствуя, как под едва теплой кожей размеренно бьется сердце царя колдунов.

– Враждовать с Чудовой Ратью, конечно, неприятно, но дружить – просто смертельно. – Я обвела взглядом многочисленные раны, думая, смогу ли помочь ему до прихода Алафиры.

Ничего другого не оставалось, как стоять и смотреть на него. Хуже всего то, что своим недоверием Дарен обязан этому миру: Ворон убил его отца, мой отец продал его Ворону, нарушив клятву, а культисты Аскании растили его гнев к Светлолесью, жрецам и дали ему легенду о Полуденном царе, сделав его орудием в своих руках.

Я прикоснулась к его груди, чтобы удостовериться, что он дышит.

Внезапно Дарен открыл глаза и в одно мгновение схватил меня за горло. Его пальцы сжались. Я захрипела, с ужасом всматриваясь в его мутные от боли глаза.

– Дарен, – прохрипела я. В глубине его разноцветных глаз мелькнуло узнавание.

– Я подвел город. – Плечи Дарена дрогнули, и на миг мне показалось, что глаза его блеснули от непролитых слез.

– Мы его спасли.

– Аррадо маос, заръ-яна, – прошептал он. Хватка разжалась, и внезапно он очертил большим пальцем мою нижнюю губу так нежно, будто мы любовники.

Я почувствовала, что проваливаюсь в какую-то чудовищную бездну.

Не осознавая, что делаю, я шагнула вперед и выдохнула ему в губы:

– Не прикасайся ко мне… никогда больше не трогай меня без моего позволения.

– Так ведь это ты на меня набросилась, – по голосу было слышно, что он улыбается. – Не смогла устоять? У тебя слабость к мужчинам в жалком виде.

– Лесёна, подержи корпии! – крикнула, на ходу выплетая какое-то мудреное сплетение, Алафира. Она сунула мне стопку холстин, смоченных целебным настоем, а сама двумя руками завершила заклятье.

Все озарилось теплым золотым светом.

Я злилась, но не могла сказать Дарену, что вид у него совсем не жалкий. Не знаю, зачем он это сделал, для какой уловки все это вытерпел, но теперь он выглядел не всемогущим Полуденным царем, не хитроумным колдуном, не жалким пленником, а настоящим человеком, который тоже может испытывать боль и страх.

Даже со своими тенями за спиной.

– Берегись, Лесёна, – прошептал он, когда ветви терновника спали с него и рассыпались, словно прах.

24. Альдан. На перекрестке