Сердце-пламень

– Ворон, – выдохнула я.

«Это сон!»

– Где же… Где Странник? Где Альдан?

– Ну же, ну! Еще немного, Лесёна! Ты же так любишь загадки.

В груди налился тяжелый ком. Сердце застучало, отдаваясь гулкой дробью во всем теле, и зачастило дыхание…

Смех, подобный грому, раскатами опускался сверху, дрожью поднимался снизу, ветром хлестал по глазам. Он звучал отовсюду, опускаясь до тихих всхлипов и взмывая до криков и в то же время расщепляясь на детский, женский, мужской…

Это не могло быть…

Я не могла так ошибиться!

Но небеса исторгли из себя Шепот:

– Одни знают меня как Странника. Другие – как Кузнеца, а люди зовут меня Единый.

– Ложь! – закричала я, закрывая ладонями уши. Но Шепот, всесильный Шепот Ворона звучал и внутри меня самой:

– Ты знаешь, что я не могу лгать… Такова последняя милость богини.

Но это неправда. Он лжет. Я не могу и не желаю это слушать! Я должна выбраться отсюда.

Должна проснуться!

Преодолевая сопротивление ветра, я подбежала к краю и прыгнула. Тело сопротивлялось, Дар полыхал, стремясь замедлить падение, но я отпустила себя и заставила Дар отступить. Темный лес приближался… Всполох красного, и меня будто со всех сторон сдавило чем-то и потащило в сторону.

И я снова оказалась на горе с черной избой.

– Прыгай хоть тысячу раз, отсюда не убежишь.

Нет… Нет! Нет! Я во сне, а мое тело затеряно где-то в Северных горах, где время преломляется и течет иначе. Если Ворон захочет, я могу спать до скончания времен. Но во сне я могу позвать…

«Дарен! – мысленно звала я. – Если слышишь, откликнись!»

Тишина. Тишина… Тишина!

– Крылатая!!!

– Ты сама отдала себя в мою власть, – произнес Шепот. – По доброй воле пришла и подчинилась.

– Ложь! Ложь! Этого не может быть!!!

– И теперь ты навеки останешься здесь. Это твой дом. Это твоя темница. Твое забвение.

– Что с Альданом? Где он?!

– Здесь.

Ветер с силой ударил по избе, качнул деревья, и сквозь ветви, прямо над крышей, я увидела хрустальную домовину, раскачивающуюся на железных цепях. Альдан, бледный, лежал в ней с незнакомым мечом на груди. Так воинов кладут на дрова, перед тем как огнем почтить их дальнейший путь.

– Он… Он…

От ужаса я не могла даже разомкнуть губы для последнего слова. Упала на колени, вдавливаемая в гору непосильным Шепотом. Если я могла лишиться чувств, я бы это сделала, осознав, что натворила: попала в западню сама и привела в нее Альдана. Единственного жреца, доверившегося колдунам. Как… Как я могла так ошибиться?!

– Он… мертв?

– Зависит от твоего решения, колдунья.

– Что… что ты хочешь, изверг?

И заходили ходуном облака-черви, и кровь хлынула из расщелин горы, с шипением вскипала на камнях, превращаясь в кровавый пар.

– Пей и стань рядом со мной! Покорись своему богу! Твое место среди Чудовой Рати, колдунья!

– Ты не Странник!!! Не Единый!!! Нет!!!

Я заслонила руками лицо, чтобы случайно не вдохнуть этот пар. Глупо. Как глупо!

– У меня много имен, но все вы взываете ко мне! Ищете силу, мечи, законы… Я! Это я всегда вас слышу и откликаюсь на зов!

– Ты можешь быть Единым, но не можешь быть единственным, я знаю! Крылатая, Отец-Сол, Мать-Сыра-Земля. Не ты взрастил Древо, Ворон! Не ты создал все сущее!!!

– И как тебе, колдунья? – зашипели камни. – Нравится ли такой мир, где его боги смотрят, как вы страдаете?

Голову обложило болью, все вокруг гудело, и я, не чувствуя ничего, кроме ужаса, металась в клубах кровавого тумана.

– Видишь, что никому нет дела до всех вас. Но я здесь и всегда был с вами. Крылатая не отзовется. Я же никогда не бросаю тех, кто служит мне.

От Шепота было не скрыться.

– А взамен? – прохрипела я. – Что ты берешь взамен?

– Твои худшие страхи. Твою слабость.

Правда то была или нет, но он в это верил, и слова отравленными зернами падали вокруг.

Неужели все? Как же так? Я сидела, глядя на алый закат, и не понимала, для чего прошла такой длинный путь. Для чего выживала там, где не мог выжить обычный человек?

Чтобы все закончилось вот так? Выбором, который по сути ничего не меняет? Ворону не нужны ни моя сила, ни я сама. Я для него лишь знак победы над Крылатой. Именно мое отчаяние в последней битве стало для него сладким завершающим звучанием в многоголосье боли.