После нескольких лет обучения в Аскании я прибыл в Светлолесье и начал действовать. Однажды дорога завела меня в Дубравр, и там я увидел тебя – ты танцевала, а твой наставник Фед пел о Полуденном царе. В страшном смятении я ушел с площади.
Когда-нибудь ты узнаешь о себе все, но прежде всего – я не хотел втягивать тебя в это, но какие-то неведомые силы уже вели тебя ко мне. Не сразу, но я понял, что ты заключила сделку с Крылатой, и только после твоего испытания на реке понял, что она сделала тебя орудием моей смерти. А Ворон – ключом к своей свободе.
Но я знал, что должен умереть, как только между людьми и колдунами будут достигнуты прочные соглашения. А точнее, как только колдуны восстановят свои обряды, люди научатся доверять, а чудь – сотрудничать. Тогда я хотел забрать с собой Ворона, Рать и покинуть этот мир. Таков и был мой план.
Но когда мы нашли читальню, а я взял в руки книги Полуночи, то вспомнил все окончательно. Вспомнил, как именно привязал к себе Ворона.
Худшая шутка мироздания.
И Ворон, конечно же, все это время пытался помешать мне. Искал способы. Искал слабости. Страхи. У него ничего не вышло, ведь я успешно избавился от всех уязвимых мест… кроме одного. Но этот страх я сумел скрыть и даже со временем превратить в источник силы. Я захотел не только искупления. Я захотел стать настоящим Полуденным царем, тем, в которого верили колдуны и о котором мечтала одна упрямая колдунья…
Моя слабость и сила – это ты.
Я надеялся, что, очертив тебя колдовским кругом незнания, уберегу от боли, которую, видят боги, и так довольно тебе причинил. Хотел защитить тебя от Ворона, ведь если бы он узнал, как ты мне дорога, то непременно убил бы тебя. Он и так пытался.
Если ты читаешь это послание, значит, у тебя получилось разорвать мою связь с Вороном. Если я все верно рассчитал, то между переходом у моей души будет время и силы добраться до Изнанки и уничтожить иглу. Так мы исчезнем навсегда.
Пусть загадка Червоточины не разгадана мной до конца, но, по крайней мере, на этом веку я остановлю Ворона.
Потребность в твоей вере стала для меня необходимостью, и даже твое презрение я научился лелеять, как единственно доступный мне вид взаимности.