Сердце сокола

Кристина с такой жадностью впитывала каждое его слово, что совершенно забыла про бульон. Какая уж тут еда, когда доктор говорил о чуде. Кристина знала, что это было за чудо. Она видела его алые цветы и дышала их целительным ароматом, когда больше уже было нечем. Она укрывалась их лепестками, когда замерзала во враждебной стуже. Она слушала их голоса, говорившие ей о любви и верности, и знала, чьи фразы они повторяют. «Я тебя люблю! Пожалуйста, родная, не уходи! Ты нужна мне больше жизни!» Неужели Сантьяго все-таки их произносил — в отчаянии, в надежде, в горячем желании помочь? Три дня лишь вдвоем. Вокруг ни души, и даже камин растопить нечем? И он вытащил ее, отвоевав у самой смерти?

В это невозможно было поверить, но зачем бы доктору Монкайо лгать? Тем более что Кристина не спрашивала?

Но жаждала услышать подробности!

— Странно, что герцог не послал за вами раньше, — старательно безразлично проговорила она, однако доктор Монкайо только приподнял брови.

— Я тоже озадачился этим вопросом, когда сеньор Кастро приехал за мной, — ответил он. — А уж потом, по прибытии в Патио-верде понял, что отправить ко мне ему было попросту некого. Они тут с Хуго вдвоем хозяйничали и никак не могли оставить вас столь надолго, чтобы поехать в столицу за помощью. Вот и получилось…

— И слуг никого не было? — недоверчиво уточнила Кристина, чем внезапно обеспокоила доктора Монкайо. Он поинтересовался, не имеется ли у сеньоры Веларде каких недовольств, и предложил пригласить его сиятельство, чтобы она могла задать вопросы лично ему. Но Кристина, неожиданно даже для самой себя, покачала головой. Нет, она не готова была снова его увидеть. Не готова заглянуть в уставшее лицо и услышать что-то вроде «рад, что вам лучше, сеньора». Не готова отказаться прямо сейчас от пробудившейся в груди надежды, если та все же оказалась чересчур преждевременной. Ей нужно время, чтобы немного прийти в себя и хоть что-то понять. Потом она решит, какие вопросы может задать Сантьяго. Но не так сразу. Не подставляя совсем беззащитную душу под новый удар.

— В таком случае, отдыхайте, сеньора, — вполне благосклонно отозвался доктор Монкайо. — Набирайтесь сил и ни о чем не беспокойтесь. Если что-то понадобится, позвоните в колокольчик, и я тотчас приду. Только не стесняйтесь: ваше выздоровление для меня дело чести, и я не прощу себе, если упущу хоть одну важную перемену.

С этими словами он откланялся и оставил Кристину одну. Она откинулась на подушку, погладила по-прежнему лежавшего возле ее кровати Хуго и прижала к себе куклу. Ту самую, что когда-то купили ей бабушка и дедушка и о которой Кристина рассказывала Сантьяго. С ней в объятиях становилось легко, спокойно и так по-детски просто. И самые невероятные вещи уже не казались такими уж невероятными, а воспринимались лишь добрым к себе отношением, которое вовсе не надо было заслуживать. Ведь бабушка с дедушкой подарили ей самую красивую на свете куклу совсем не потому, что перед этим Кристина прополола грядки или убрала свои игрушки. Напротив, именно в тот день она баловалась и никого не слушала — просто потому, что радовалась их поездке в столицу и никак не могла дождаться начала праздника. И бабушка с дедушкой поняли это и купили ей куклу — лишь из любви и нежности. И Кристина принимала их любовь, не думая, за что та ей дается и что в ответ она должна дать.

Почему сейчас решила, что ее не за что любить? Что герцог Веларде Солар никогда не проникнется к ней такой же нежностью, как она к нему? Да, он казался лучшим человеком на свете, но ведь и бабушка с дедушкой у Кристины были лучшими, и это не мешало им ее любить. Беззаветно, бескорыстно, самозабвенно.

Не думая о себе, когда внучке требовалась помощь, и не требуя ничего взамен.

Как… Сантьяго?

Господи, да неужели он действительно… заботился о ней, не отходил от нее, боялся за нее так, что даже доктору не был готов ее перепоручить? А в доме ведь… ни воды, ни пищи… и до ближайшей деревни час пути… И все же не отступил, переборол, выходил? Отдал всего себя, как самому родному человеку.

«Моя Кристина…»

Неужели все-таки не показалось? Неужели они были, эти воскрешающие, самые важные в жизни слова, которые Сантьяго не сказал ей в глаза, но которые свозили во всех его фразах? «Я должен тебя отпустить, и я отпущу, если ты действительно этого хочешь». «Я не имел права ни влюбляться, ни ревновать». «Я разучился держать обещания». Уж не в этом ли была причина его молчания? Сантьяго не отступал до последнего, не желая нарушать слово, хотя бы пока Кристина зависела от него, а когда наконец решился, получил в ответ белый ландыш в руках короля.

Ах, как жестоко, как несправедливо звучали его слова в Кристинин адрес, как рвали они ее сердце, да только это были всего лишь слова. И они блекли в свете поступков Сантьяго. Его заботы. Его самоотверженности. Его желания вернуть Кристину. Господи, какой другой мужчина сделает для возлюбленной столько, сколько сделал для фиктивной жены Сантьяго?