Сердце Стужи

Вместо ответа я принялась расставлять фигуры на полях. Драгоценные – они не шли ни в какое сравнение с деревянными, старыми, всегда пахнувшими как-то особенно, лаком и старьём, теми, которыми я училась играть когда-то дома. И всё же сейчас я была бы рада тем, домашним. Мошки гудели, колотились об лампу. Мной овладела внезапная неуверенность, и я глубоко вдохнула, опустив голову, чтобы Биркер не заметил. Я играла сотни сотен раз – но именно сейчас права на ошибку не было.

Я сделала первый ход – отправила вперёд одного из своих диннов, и Биркер улыбнулся.

– Осторожничаешь. Славно. – Он подвинул охотника, и сразу вслед за ним – ястреба на поле Души.

Игра началась, и будто по приказу ястреба тревога улеглась, отступила. Не было ничего, кроме полей и фигур, странных, тревожащих серых глаз Биркера Химмельна, его длинных паучьих пальцев, белой молнией падавших то на одну, то на другую фигуру.

Мы играли по полным правилам, без ограничения времени хода, и чем дальше, тем больше времени занимал каждый следующий ход. Пока силы казались равными – но я видела бреши в защите противника и верила, что могу победить.

Но тянулись минуты, часы, и армия Биркера начала медленно, но неотвратимо теснить мою. Всё ещё могло перемениться, но баланс сил сдвинулся – и мы оба это понимали.

Биркер позвонил в колокольчик, и из полумрака парка явился безмолвный высокий слуга. Биркер махнул ему, и тот также молча скрылся. Я вспомнила о страже, привёдшем меня сюда, – интересно, он так и стоит под деревом, прямо и безмолвно, как ледяная статуя?

– Им запрещено разговаривать? – спросила я. По спине стекала струйка пота; динн, владетельница и охотник на доске собрались в неправильное, ломанное созвездие, и я никак не могла расправить его, сделать верным. Мне хотелось отвлечься, чтобы передохнуть – и отвлечь Биркера, который ни на миг не отрывал от полей цепкого взгляда.

– Я не любитель пустой болтовни. Мой образ жизни к ней не располагает.

– Разве мы не сами выбираем свой образ жизни? – спросила я и осеклась. Биркер улыбнулся:

– Понимаю. Я мог бы, конечно, быть в гуще событий, несмотря на мой недуг. Украшать каталку цветами к очередному балу – было бы очаровательно, не так ли? Нет, Сорта. Моё уединение – это и в самом деле мой выбор. И неспроста. Уединение – единственный способ сохранить рассудок по-настоящему ясным.

– «Люди – единственный мост, пройдя по которому, можно узнать себя самого», – процитировала я вычитанное в одной из книг из Стромова шкафа, и Биркер одобрительно кивнул.

– Лаколли говорил дело. Но день жизни во дворце стоит месяца за его стенами. Чтобы ходить по этому твоему мосту, проводить много времени с людьми необязательно. Достаточно наблюдать.

– Откуда ты знаешь, каково жить за стенами дворца?

– Я ведь сказал: наблюдаю. Вот сейчас, например, за тобой. Я вижу, что ты устала и растеряна. Что ты пытаешься отвлечь меня разговором, чтобы выиграть время на отдых. Это ни к чему: у нас впереди вся ночь, весь день… Столько времени, сколько понадобится. Если захочешь отдохнуть – только скажи.

– Я уже отдохнула.

Вернулся в беседку слуга с подносам в руках, поставил между нами новый чайник и чашки, блюдо с нарезанными фруктами и печеньем и удалился. Мы подкрепились, и игра продолжилась.

Теперь я играла осторожнее. Проницательность Биркера задела меня, но я заставила себя выбросить из головы и это, и Строма, и Горре, и наше с Биркером пари, значимость партии – всё, кроме желания победить, кроме общего молчания, напряжённого и гипнотического, как кружение мошек вокруг лампы.

За пределами беседки становилось как будто светлее; сероватые отблески зарождающегося дня опускались на парк, а наша партия всё продолжалась. Слуга принёс очередной чайник и забрал опустевший. Сна у меня не было ни в одном глазу, и всё же я начинала с тревогой думать об эликсирах, ждущих меня в Гнезде. От одного пропуска ничего не случится, и всё же в этом вопросе я стремилась соблюдать точность. Кроме того, я начинала чувствовать, что как будто увядаю, слабею без них – обычно в это время я должна была крепко спать.

Я представила, как эликсиры бурлят в жилах, пробуждая кровь, и моргнула – на миг фигуры на доске расплылись, но почти сразу вновь обрели чёткость.

Биркер тоже устал – под серыми глазами пролегли глубокие тени, черты лица как будто заострились, и правая рука над пледом дрожала мелкой дрожью.

– Ты устал, – заметила я, заставляя своё сердце биться ровнее, возвращая щекам румянец – пусть увидит, что я могу играть ещё долго.

– Добрая девушка из Ильмора, – отозвался тот. – За меня не переживай.

А потом он вдруг допустил ошибку.

Вначале я не поверила глазам. Думала, он вот-вот сошлётся на усталость, заберёт фигуру назад, но он молчал, ожидая моего хода.