Сердце тьмы

Стол красного дерева, расположенный под потолочным иллюминатором, поблескивал в полутьме, как водная гладь. На буфете с мраморным верхом, перед широким зеркалом в золоченой раме, стояли две посеребренные лампы и еще какие-то вещицы – очевидно, их использовали как украшение на время пребывания в порту. Стены были обшиты двумя сортами древесины в том изысканно-простом вкусе, который господствовал в пору строительства корабля.

Я сел в кресло во главе стола – капитанское кресло, над которым, словно немой призыв к неусыпной бдительности, висел маленький потолочный компас. Оно, кресло, уже сменило не одного владельца. Я вдруг ощутил это так живо, как если бы каждый из моих предшественников оставил здесь, в четырех стенах элегантно отделанной кают-компании, частицу себя. Казалось, единая душа корабля, душа команды, поведала мне шепотом о долгих днях, проведенных в море, о пережитых тревогах.

«И ты, – говорила она, – ты тоже узнаешь вкус покоя и беспокойства в пытливой близости с самим собою, ты будешь, как и мы, окутан мглой, будешь, как и мы, непобедим для всех ветров и всех морей того безмерного пространства, на котором ничто не оставляет следов, которое не хранит воспоминаний и не ведет счета жизням».

По другую сторону золоченой рамы в горячем полусвете отдаленно виднелось мое собственное лицо, подпертое обеими ладонями. Я смотрел на себя совершенно отстраненно, не испытывая никаких чувств, кроме любопытства и, пожалуй, сочувствия к этому последнему представителю цепи, которая была не чем иным, как династией, с тем единственным отличием, что не кровь связывала ее членов, но намерения и цели, образование и опыт, понятие о долге и вошедшая в обычай благословенная простота взглядов на жизнь.

Внезапно я с удивлением понял, что этот молчаливо глядящий на меня человек, бывший как будто бы и мною, и одновременно кем-то другим, – фигура не совсем одинокая. Он занял свое место в ряду тех, кого не знал, о ком даже не слышал, но кто сформировался под воздействием тех же сил и чьи души не были для него тайной – по крайней мере в отношении того, что касалось их скромного труда.

Вдруг я заметил в кают-компании еще одного человека, стоявшего чуть в стороне и пристально смотревшего на меня. То был старший помощник. Его длинные рыжие усы задавали тон всей физиономии. Мне показалось, будто передо мною лицо забияки и вместе с тем (странно такое говорить) словно лицо привидения.

Долго ли он оценивающе наблюдал, как я, забывшись, грежу наяву? Я бы очень смутился, если бы не заметил, что минутная стрелка часов, вделанных в раму зеркала, почти не сдвинулась. Я всего-то провел в кают-компании не более двух минут. Пусть даже три. Выходило, по счастью, что старший помощник наблюдал за мною меньше минуты. И все же я предпочел бы, чтобы наша встреча произошла иначе.

Не показывая ему своей досады, я с ленивой непринужденностью поднялся (во всяком случае, постарался подняться именно так) и очень дружелюбно его приветствовал. В том, как он держался, ощущалось какое-то недовольство. Вместе с тем он был внимателен. Звали его Бернсом. Мы покинули кают-компанию и вдвоем обошли корабль. При ярком дневном свете лицо моего помощника выглядело очень бледным, худым, даже изнуренным. Из деликатности я старался не смотреть на него слишком часто, его же глаза, напротив, словно приклеились к моей физиономии. Они имели зеленоватый оттенок и выражали ожидание чего-то.

На все мои вопросы Бернс отвечал с достаточной готовностью, но мое ухо как будто бы улавливало в его голосе оттенок неохоты. Второй помощник был занят с тремя или четырьмя матросами на носу. Бернс назвал мне его фамилию, и я мимоходом ему кивнул. Он был очень молод: показался мне совсем щенком.

Когда мы возвратились вниз, я сел на край глубокого полукруглого, точнее – полуовального, дивана, обитого красным плюшем и протянувшегося во всю ширину кают-компании. Мистер Бернс, которого я знаком пригласил тоже сесть, опустился на один из крутящихся стульев, стоявших вокруг стола. Мой помощник не спускал с меня странного пристального взгляда, как будто ему казалось, что все это не всерьез: сейчас я встану, расхохочусь, хлопну его по плечу и исчезну. Создавшееся положение начинало меня беспокоить, но я постарался побороть свою смутную тревогу. «Дело в моей неопытности», – подумал я.

Оказавшись лицом к лицу с этим человеком, бывшим, как я решил, несколькими годами старше меня, я осознал то, что уже оставил позади, – мою юность. И это не слишком-то меня ободрило. Юность – отличная вещь, мощная сила, до тех пор пока о ней не думаешь. Смущенный, я преодолел себя и с угрюмой серьезностью произнес:

– Вижу, мистер Бернс, вы содержите корабль в очень хорошем состоянии.

В ту же секунду я рассерженно спросил себя: «Какого черта было это говорить?» Вместо ответа старший помощник только моргнул: какого черта он имел в виду?