Сердце тьмы

Однажды мистер Бернс набрался храбрости и откровенно высказал капитану свое недовольство: в свободные от вахты часы ни ему, ни второму помощнику не удалось сомкнуть глаз из-за шума. Как же им теперь работать? В ответ на эту жалобу суровый командир ответил, что тот, кому не нравится шум, может паковать свои пожитки и проваливать с корабля. Судно между тем находилось в шестистах милях от ближайшей суши.

Тут мистер Бернс поглядел на меня с любопытством. Мой предшественник уже начинал казаться мне престранным стариком, но вскоре я услышал еще более удивительные вещи. Выяснилось, что этот суровый, немногословный, потрепанный ветром и пропитанный солью шестидесятипятилетний морской волк был не только артистом, но и любовником. Когда после долгих совершенно бесполезных скитаний они, дважды чуть не утонув, прибыли во Вьетнам, в хайфонский порт, капитан, по словам мистера Бернса, «спутался» с какой-то женщиной. Своими глазами старший помощник ничего не видел, но нашел в капитанской каюте, в одном из ящиков, неопровержимую улику – фотографический снимок, сделанный в Хайфоне.

В свое время этот удивительный человеческий документ попал и в мои руки (я выбросил его за борт). Капитан сидел, положив ладони на колени, – приземистый, с серыми волосами по краям лысины, какой-то ощетиненный и потому похожий на дикого кабана. Рядом с ним стояла ужасного вида перезрелая белокожая девица с алчными ноздрями и огромными глазами, глядевшими пренебрежительно-зловеще. В вульгарном маскарадном платье, имитирующем восточный стиль, она походила на ярмарочного медиума или на одну из тех женщин, которые за полкроны предсказывают будущее по картам. И все же было в ней нечто поразительное. Профессиональная колдунья из трущоб! Непостижимо! Мне представлялось ужасным, что именно она явилась последним отражением мира страсти для неистовой души, которая просвечивала сквозь сардоническую грубость физиономии старого моряка. Как бы то ни было, в руках женщины я заметил музыкальный инструмент: гитару или мандолину. Вероятно, в этом и заключалась тайна ее колдовской притягательности.

Мистер Бернс увидел в этой фотографии объяснение тому, что ненагруженное судно три недели болталось на якоре в кишащем всякой заразой порту, где нечем было дышать. Все они, команда, лежали, изнемогая от жары, и только разевали рты, как рыбы. Изредка ненадолго наведываясь на корабль, капитан рассказывал мистеру Бернсу какие-то небылицы про письма, которых якобы ждал.

Однажды, после недельного отсутствия, он вдруг явился на борт среди ночи и с первыми же лучами солнца повел судно в море. Днем все заметили, что вид у него дикий и нездоровый. Лишь через двое суток земля наконец скрылась за горизонтом, и тогда они каким-то образом наскочили на риф. Удар был несильным, течи не образовалось. Пробормотав: «Пустяки», – капитан сообщил мистеру Бернсу о своем решении идти в Гонконг и там поставить судно в сухой док. Новость привела старшего помощника в отчаяние: это было безумие – направить корабль против сильнейшего муссона, когда балласта недостаточно и запас воды неполон. Но капитан властно прорычал: «Изменить курс!» – и мистер Бернс, в испуге и ярости, все же подчинился. Паруса рвались, мачты трещали, команда выбивалась из сил. Старший помощник едва не обезумел, понимая, что все эти усилия не могут привести ни к чему, кроме катастрофы.

Пока корабль неистово плясал на волнах, капитан сидел, забившись в угол своего дивана, и не переставая играл на скрипке – или по крайней мере извлекал из нее непрерывные звуки. На палубе он если и появлялся, то ни с кем не заговаривал, а когда заговаривали с ним, отвечал не всегда. Было ясно, что им овладела какая-то загадочная болезнь, которая скоро его сломит.

Время шло, и скрипка звучала все тише, пока наконец, подойдя к капитанской двери и прислушавшись, мистер Бернс не услышал лишь слабый скрип. Как-то раз, днем, он ворвался в каюту и устроил такую сцену, что больной старик от испуга чуть не испустил свой высокомерный дух. Старший помощник рвал на себе волосы и изрыгал проклятия. За две недели судно не прошло и пятидесяти миль, а питьевой воды почти не осталось. До Гонконга им не добраться, они только зря надрываются, пытаясь противостоять тому, что погубит и их, и корабль, – это ясно как божий день.

– Вы, сэр, покидаете этот мир, – прокричал мистер Бернс, утратив остатки самообладания и приблизив лицо к лицу капитана, – но я не могу ждать, пока вы умрете, чтобы взять руль в свои руки. Это должны сделать вы сами, и теперь же!

Старик, не вставая с дивана, презрительно прорычал:

– Вы сказали, я покидаю этот мир, да?

– Да, сэр, вам недолго осталось, – ответил мистер Бернс, несколько успокоившись. – Это видно по вашему лицу.

– По моему лицу, говорите? Ну что ж, становитесь у руля, и черт с вами.

Старший помощник выскочил на палубу, развернул корабль по ветру и снова спустился, успокоенный, но решительный.

– Я взял курс на Пуло-Кондор, сэр. Когда мы туда доберемся, вы, если будете еще с нами, скажете мне, в какой порт вести корабль, и я это исполню.