Сердце умирает медленно

Метнувшись, попыталась включить верхний свет, но ничего не получилось. Комната по-прежнему освещалась ночником, и моя собственная тень, скользящая по стене, навевала не меньше ужаса, чем зловещая музыка.

– Эмили… – позвал кто-то, едва в голове промелькнула мысль: бежать прочь и стучаться в двери соседних домов.

Звук доносился откуда-то из гостевой комнаты. Я покосилась на темнеющий прямоугольник двери, но так и не решилась шагнуть туда. Я словно приросла к полу.

«Просто показалось. Это не может быть реальным. Просто побочные действия лекарств. Сейчас я вдохну, выдохну, и все прекратится».

– Эмили…

Я вскрикнула и зажала рот обеими руками. Ни за что не отойду от единственного источника света и не ступлю туда, где темно. Но стоило только подумать об этом, как лампочка в светильнике несколько раз моргнула и погасла. Комната погрузилась во мрак. Нащупав дрожащей рукой нужную кнопку, я попыталась оживить телефон. Экран вспыхнул, но слушаться моих влажных пальцев сенсорный экран напрочь отказывался. Сотрясаясь в попытках разблокировать его, мне приходилось слушать чертову мелодию.

– Хватит! Перестань! Перестань! – заорала я, вжимаясь в каминную полку и испуганно оглядываясь по сторонам. – Пожалуйста… – уже слезно.

– Эмили… – донеслось из-за закрытой двери гостевой комнаты.

– Черт… – стерев ладонями пот со лба, я на негнущихся ногах направилась туда.

Дисплей телефона то и дело гас, погружая меня в кромешную тьму. Но пальцы от страха снова давили на кнопку, и я смогла освещать себе путь хотя бы на пару секунд. Этого было достаточно, чтобы сделать несколько шагов и убедиться, что никто не выскочит на меня из темноты. Замерла у нужной двери, пытаясь унять встревоженное сердце, протянула руку и медленно повернула ручку. Та на удивление подалась легко: щелчок, и створка со скрипом отворилась вовнутрь.

Музыка прекратилась. Полнейшая тишина пугала меня еще сильнее. Вытянув телефон перед собой, я осмотрелась. В луче света мелькнули шкафы и коробки, уложенные друг на друга, и целые галактики пыли, взметнувшиеся в воздух от движения двери. Среди хлама, явно в спешке нагроможденного вдоль стен, выделялся большой светлый предмет. Прямоугольный. И от взгляда на него сердце сжалось до боли. И меня неумолимо, почти неистово, будто какими-то неведомыми силами, потянуло к нему.

Это был рояль.

-26-

Облупившаяся местами краска, потертые матовые поверхности, элегантная форма. Он был белым и довольно старым. Смотрелся инопланетянином посреди кучи хлама, наваленного в комнате. Большим и громоздким.

Не успела приблизиться, руки сами потянулись к нему. Сунув телефон в карман пижамных штанов, я подтянула к себе круглый стульчик и опустилась на него. Лунного света, что попадал из окна, было недостаточно, чтобы как следует рассмотреть инструмент, но пальцы, словно повинуясь чьему-то настойчивому зову, уже нащупали и сняли крышку. Клавиши на ощупь казались твердыми и прохладными, но стоило чуть надавить – становились податливыми и мягкими. Нажала на одну, и та легонько провалилась, наполнив помещение пронзительным звуком.

«Нет, нет, нет».

Меня затрясло еще сильнее: руки парили над гладью клавиш, извлекая из рояля проклятую мелодию. Никогда в жизни я не играла ни на одном инструменте, не разбиралась в нотах, не знала, как и из чего строится мелодия. Господи, да у меня даже слуха не было! А теперь пальцы привычно касались инструмента, быстро перемещались по нему в, казалось бы, хаотичном порядке, но комната наполнялась самой настоящей музыкой. Которую играла я. Сама. И слезы, застилая глаза, текли сами собой.

«Что это? Почему я знала каждую ноту? Нет, не знала – помнила. Иначе бы руки не летали над клавишами так свободно и непринужденно».

Ноги касались педалей, плечи подергивались в напряжении, следуя за движениями рук, голова бессознательно кивала в такт. От непонимания, как такое возможно, становилось дико и страшно. Но я продолжала играть, просто не могла остановиться. Музыке, создаваемой столь величественным инструментом, не хватало места в маленькой комнате. Она взрывалась сумасшедшим потоком, билась о стены и вытекала наружу оглушающим океаном из нот. Огромным цунами, сметающим все на своем пути. Многотонной волной, смесью изумления, страха и ужаса – моих собственных и того, кто был заперт в моем теле.

Все оборвалось резко. Исчезли комната, музыка, рояль. Остались лишь темнота и чувство невесомости. Я падала. Но не резко, а медленно опускаясь ниже и ниже. Плавно, точно в замедленной съемке. А свет… он оставался там, наверху, куда был направлен мой взгляд. Проникал, как сквозь толщу дрожащей воды, расходясь рябью и преломляясь под разными углами. Там был чей-то силуэт, но не было возможности определить, чей.