Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

Посылая кагета в кентер, Капрас словно бы услышал разносящиеся по рядам пехоты команды:

— Первая шеренга! Целься! Пали!

— Вторая шеренга! Целься! Пали!

— Третья шеренга…

Гапзис видел и не такое, на него можно положиться, но пусть первым с Турагисом объясняется Фурис. Да, это трусость и малодушие; да, если старик невиновен, неизбежное объяснение выйдет жутким, но оно будет еще не сейчас. Сейчас — совсем уже близкая река с ловко взятым под охрану мостиком, солнечная позолота, бурые заросли с просвечивающей сквозь них стеной и запах дыма. Сегодняшнее небо тоже изгадили…

2

С севера подтянулись эйнрехтцы, с востока — горники, перед оградой мерзавцы объединились. Руппи как мог внимательно рассмотрел на первый взгляд обычных рейтар на крупных строевых лошадях; правда, эйнрехтские успели сменить белые кесарские мундиры на что-то бурое с яркими вставками. Китовники неторопливо выстроились в несколько рядов, после чего вперед выехали два офицера с десятком солдат. Все верно. Переговорщики появляются позже эскортов, которым вначале предстоит совместно проверить церковь и двор. Участвуй в затее одни лишь честные вариты, это бы выглядело не слишком красиво, но за фрошеров принц Зильбершванфлоссе никаких гарантий дать не может, ведь он им не союзник…

— Рауф, — велел Руппи, — отправляйтесь. В разговоры по возможности не вступайте.

— Слушаюсь, — капитан завернул своего полукровку. Макс с Рихардом наверняка обидятся, но подчиненные для сегодняшнего дела годятся лучше приятелей, которым пришлось бы слишком многое объяснять.

Фельсенбург проводил отъезжающих взглядом и перевел трубу влево: китовники честно направлялись к «дорожным» воротам, вторые, «аббатские», для обеих сторон оказались дальними и неудобными, их даже открывать не стали, зачем? Все и так расписано как по нотам.

То, что фельдмаршал, переслав письмо Савиньяка, по сути им подыграл, господа вариты наверняка списали если не на старческую замшелость, то на попытку загородиться фрошерами, праздники опять же… Сегодня если о чем и договорятся, то о следующей встрече. Талигойцы уберутся, а посредников можно и угостить. Свитских тоже, само собой, не забудут, и к себе пригласят, и сами вечером начнут подкатывать. Все просто, никакого подвоха, но зачем Бруно на этом позорище сумасшедший Фельсенбург, и зачем Фельсенбургу вся его удача?

Рауф вернулся быстро и с, мягко говоря, безрадостной физиономией. Двор, часовня и церковь ничего подозрительного не скрывали, зато капитан встретил приятеля. В начале прошлогодней кампании парень поймал пулю, был отпущен для излечения, осенью вернулся в строй…

— В какой именно? — господин полковник очень постарались не рявкнуть.

— Говорит, в дриксенский.

— Ну и дурак!

— Я так ему и сказал, а он выпить предложил.

— Поссорились?

— Если бы!.. Как же мне это не нравится!

— А я просто в восторге! Ступайте к своим.

Вариты были предсказуемы и дружелюбны, Фельсенбург не осведомлен, сюрприз — неминуем. Какой и от кого? Бруно знает или думает, что знает, чего можно ждать от своего родственника, значит, ему нужна драка с хорошей кровью, но начаться должно внезапно и по чужой вине. Насмотревшийся на сухопутные подлости Руппи заподозрил бы убийство парламентеров, если б придумал, как такое провернуть под носом охраны и свалить на китовников, да и то… Смерть фрошеров вряд ли огорчит противников перемирия, готовых за Марагону простить Эйнрехту всё и Гудрун. Убийство своих? Виноватыми сделают талигойцев. Прикончить собравшегося на переговоры младшего Гетца — значит вручить горникам половину Южной армии даже без попоек…

Руперт ломал голову, пока из задних рядов не доложили о приближении графа фок Глауберозе, в сопровождении троих человек подъезжавшего со стороны основного лагеря. На так и прижившихся у Руппи часах было без двадцати пяти три, на душе было мерзко.

3

Турагис спал мирно и непробудно, совсем как утром Гирени. Старик даже не храпел, надо думать, потому, что, оберегая сломанную руку, его уложили на правый бок. Благочестивый брат свое обещание сдержал — «сам себе Сервиллий» был жив, почти цел, и его судьбу предстояло решить маршалу Капрасу, о чем маршал Капрас трусливо жалел. Будь его воля, Карло немедленно удрал бы из кабинета, где несколько часов назад пил с человеком, которого полагал всего-навсего сумасшедшим. Увы, легатам и воякам бегать не положено, маршал потер лоб и обернулся к Пьетро, перебиравшему четки у изголовья пациента.

— У вас нет при себе чего-нибудь успокоительного, только не столь… зверского?

— Нет, — безмятежно откликнулся клирик, — но я могу спуститься в бывшие комнаты госпожи.

— Не нужно! — рыкнул Капрас, не желавший оставаться наедине с Турагисом, пусть и спящим. — Проклятье, ну не думал я, что это в самом деле он, не мог думать!

— Преосвященный Оноре очень долго не мог думать дурно о собратьях во Ожидании.

— Нашли с кем сравнивать! Ну и гадко же все сложилось… Вы меня послушались, но я-то считал… стратега Турагиса очумевшим без привычного дела стариком!