— Не так, — подтвердил Ариго, понимая, что улыбается. — Но как же я боялся, что Ирэна очнется… Ну зачем я ей?
— Хорошо тебе, — фыркнул маршал, — я боюсь, что сам очнусь, а может, уже очнулся. Боюсь подумать, ну зачем мне она?
— Если твоя невеста в самом деле похожа на графиню Арлетту, она тебе нужна.
— А ты умный, и не только по-генеральски… — Эмиль осадил коня. — Ли вернется? Скажешь, что не знаешь, попробую убить. Когда Бруно спасем.
— Эм…
— Не отвечай! — Вот теперь сын походил на отца всем. — На дурацкие вопросы не отвечают, а мой вопрос не просто дурацкий, подлый. Наше дело — Доннервальд, и где шляется этот твой Баваар?
Им повезло, «фульгат» словно подслушивал и, как честная закатная тварь, появился, едва его помянули. Ничего тревожащего разведчики не нашли, хоть и старались, частым гребнем прочесав дорогу на север, а потом рассыпавшись по окрестностям Доннервальда. На первый взгляд и город, и крепость в порядке, признаков того, что численность войск увеличилась, не замечено, но дриксы явно настороже. Дороги пусты, внешние караулы даже не удвоены — утроены.
— Два раза встречали гарнизонные разъезды, — подытожил Баваар, — вели себя прилично. Всё как и раньше, хуже не стало.
— Остается поверить, что фок Гетц не успел или передумал, — Савиньяк махнул рукой, подзывая порученца. — Под стенами нам красоваться нечего, но обрадовать или же огорчить хозяев мы, согласно договору, обязаны. Герард…
— Монсеньор!
— Дриксен ты знаешь, бери конвой и галопом в Доннервальд. Уведомишь коменданта, что мы на подходе.
Остатки корпуса отходили, благо возможность была — после кавалерийской атаки и встречного рывка Катершванца дриксы взяли паузу. Вряд ли долгую, но не воспользоваться ей было бы неприлично, и фок Варзов, как мог быстро, уводил уцелевших. Самого маршала Арно не видел; кто-то, когда они с Каном добирались до Валентина, рассказал, что старик жив, не ранен и продолжает командовать. Не удалось встретить и фок Дахе, зато получилось расстаться с Ульрихом-Бертольдом. «Спрутов», как самых подвижных, определили в арьергард — удрать, если что, всяко получится, а оставлять горников без присмотра было бы верхом глупости. Арно с «фульгатами» и вовсе тряс хвостом перед самым вражьим клювом, но больше драться не пришлось. «Гуси», выбив талигойцев с позиций у Собачьей горки, лезть в глубь долины не торопились, смеркалось по-зимнему быстро, и теньент присоединился к начальству. Около часа все вместе, укрываясь от усиливающегося ветра, простояли в пятнистых скалах, потом измотанный порученец привез приказ отходить и пригласил полковника Придда к маршалу.
— Ведь думать заставит, — посочувствовал разбирающему поводья другу Арно.
— Военные советы сейчас представляются не самым лучшим времяпровождением, — согласился Валентин. — Остаешься за старшего.
— Я? — устало не понял теньент. — Почему?
— Потому что Савиньяк, — объяснил Зараза и убрался. Арно проводил однокорытника взглядом и принялся распоряжаться. В густых фиолетовых сумерках догнали замыкавших пехотную колонну ноймаров и пристроились за ними. Ехать пришлось при свете факелов, и ехать долго. Вымотанного теньента хватало только на Кана, но со стороны это сходило за спокойствие и уверенность. Болван Костантини решил именно так и восхитился; «потому что Савиньяк» в ответ сумел лишь зевнуть.
Потом были на скорую руку разбитый лагерь, костер и горячая похлебка, запиваемая очень кстати пришедшейся можжевеловой. Арно пил, глядел в огонь и собирался с силами, чтобы стянуть сапоги. И при этом опять уворачивался сразу от врагов и Катершванца, убивал, спотыкался, стирал чужую кровь, понимал, что рядом больше нет Йоганна, снова убивал… Память пропитывала явь, как подлива — хлеб.
— Ты каков есть? — выбравшийся из ночи Йоганн тяжело плюхнулся рядом.
— Цел… кажется. — Что приятель жив, Арно уже знал и даже собирался его поискать, но сначала требовалось подняться.
— Кажется? — заволновался раненый, пусть и не слишком тяжело, бергер. — Я не вижу повязок, но тебя могли ударять по важным местам!
— Да цел я! — хмыкнул виконт. Парочка пустячных порезов почти не беспокоила, особенно по сравнению с тем, что лезло в голову. — Так, касерой только протереть…
— У меня во вьюке имеется хороший бальзам, но я больше не знаю, где есть мои вьюки.
— Да не надо мне ничего! И вообще ранен не я, а ты.
— Я портил брату дедушки атаку, — вздохнул Йоганн, — он на меня ужасно сердитый есть и собираемый менять завещание. Я хочу, чтобы мой великий родственник жил очень долго, но мне нравятся его главные вещи. Я буду держать их в порядке, но кто-то другой? Не знаю.
— Ты еще сто раз исправишься, и Ульрих-Бертольд тебя простит. Как он, кстати? Многих пришиб?
— Брат дедушки любит знать, сколько вокруг «гусей», которые вредят. Ставших не вредными он не считает. Тебе будет приятно слышать, что он тебя хвалившим был, однако тебе много работающим над равновесием надо быть.
— Он же не оглядывался… — Ну кто бы еще, тараня вражеский строй, углядел, что там у него за плечом творит один из бойцов?! — Как он мог видеть?