Серебряная клятва

Тамошнему воеводе не чужда была хитрость: встав под взбунтовавшейся Инадой, он споро разослал несколько противоречивых писем. В одном он утверждал, будто со своей горсткой (якобы в жалкую тысячу человек) идет в погоню за лунными по северо-восточной дороге, – это заставило Лусиль впустую отрядить часть войск в засаду. В другом воевода заверял, что остается осаждать мятежников, – это письмо на свою голову перехватил свежий полк, посланный отцом, и счел поводом отдохнуть в пути, опоздать на соединение. А еще было, видимо, третье письмо, именно там сообщалась правда, которую Лусиль добыли разведчики Цу. О том, что Второе ополчение ловко взяло Инаду за два дня и уже находится вовсе в другом месте – досаждает гарнизонам на речке Ассе. И вдобавок здорово подросло.

Лусиль, конечно, не боялась – людей новый враг вел мало, не тысячу, но и не десять, не хватит, чтобы серьезно помешать. А вот быть дурой ей не хотелось. Одно радовало – собственный «подарочек», оставленный в одном из городов у полководца на пути. Цу постарался. Очень. Плоды будут, такое кого угодно проймет и надолго собьет с ног.

Она оправила бело-голубое платье, тоже подарочное, и повыше приподняла кокошник – местная привычка надвигать его на лоб ей не нравилась. Затем она аккуратно подергала жемчужные нити, уложила вдоль груди и схватила пуховку вместе со склянкой свекольного порошка, чтобы нарумяниться. Очередная глупость. Лусиль любила свою благородную бледность, но в Остраре румянец был в чести, а перед боярами хотелось казаться своей. Поднося пуховку к щеке, она еще раз в себя всмотрелась – и опять ничего не откликнулось в груди. Кокошник раздражал, платье казалось слишком свободным, обувь – отвратительно мягкой. Хотелось скорее снова надеть добротную хлопковую рубашку, поверх – вторую, из плотного льна и, наконец, – начищенные доспехи. Не говоря уже о привычных шоссах и сапогах с коваными каблуками. Самое то, когда нужно бить в ребра.

Как, например, сегодня – когда у ног ее лежал глава боярской думы, довольно молодой для своей должности, удивительно красивый для острарца – с медовыми волосами, глазами-болотами, худым и решительным скуластым лицом. Оно было в крови, но даже за ней виднелись крайне милые, какие-то детские веснушки. А вот злоба в глазах была недетской. Лусиль даже жаль его стало: поймали и притащили этого человека подчиненные бояре. Те самые, которые позже подарили кокошник, те самые, которым она улыбалась.

Тогда, рассматривая этого побитого мужчину, прижавшего к ребрам руку, она спросила:

– Как тебя зовут, молодец?

Он не стал играть в дурацкие игры, гордо поджимать губы, таиться: наверное, сам понимал, что имя его записано в служилых книгах, да и знают его все подданные.

– Штрайдо, – сплюнул он.

– И почему же ты, Штрайдо, мне не рад? – Она склонилась, взяла его за подбородок, снова залюбовалась: красивый, правда, пусть и не чета Влади и не в ее вкусе. Да и имечко славное: с приятным, родным шипящим звуком, выдыхая который, можно щерить зубы.

Тут он промолчал, но снова Лусиль оценила величие души: даже в лицо не попытался плюнуть, а ведь в прошлых городах такое бывало. Просто смотрел, и темная зелень не давала отвести взгляд первой. Лусиль сжала пальцы сильнее, ногти крепче впились в заросшие скулы.

– Ты же не дурак, правда? – Это не был вопрос. Лусиль вздохнула и поверх его головы глянула на прочих бояр, окруженных конвоем. – Сам все понимаешь, тебя свои отдали. Давай-ка мы поладим, тогда и городок нас будто не заметит, и потом я позову тебя в гости в царев терем… дружочек. Больно хорошо ты организовал оборону.

Поспешила: боярин уже на слове «дружочек» набычился и яростно дернул головой. Лусиль выпустила его без сожаления: знала, что сил не хватит удержаться на локтях, знала, что он ударится подбородком об пол. Так и вышло. Лусиль сочувственно цокнула языком.

– Ай… ну чего ты?

– Не сидеть тебе в царевом тереме, – прошептал мужчина. Кулак его сжался. – Будешь лежать в могиле, Самозваная царевна.

– Все мы будем, – философски напомнила Лусиль, вздохнула и с искренним сожалением врезала ему по ребрам. Еще раз. Но слабее, чем могла бы. – Ну как знаешь. – Опять она подняла глаза и велела солдатам: – В темницу. А ну как одумается до зари? А нет – так люд… нашим союзникам на… близкое знакомство.

– А этих? – Старший конвоир кивнул на прочих бояр. Предателей. Кто-то из них даже сам ударил этого Штрайдо тяжелой священной книгой в висок. Его стоило особо выделить.

– А этими они побрезгуют. – Лусиль отвернулась и добавила уже, скорее, про себя: – Чем попало не лакомятся, подавай храбрецов.