Серебряная клятва

Хельмо тщетно попытался расправить плечи. Стало только хуже, ноги задрожали сильнее. Нужно было ответить, выдохнуть наконец хотя бы простое: «Я молю о прощении», – но… взгляд Янгреда переменился. Стал острым, лихорадочным, почти таким же, как у раненой Инельхалль. И так же сбивчиво он заговорил:

– Твои. Мои. Нет. Это сейчас неважно. Почти шесть сотен, Хельмо, там пало пять с половиной сотен, и кого-то еще забрали, мне сказали.

– Да. Эти…

– А что было бы… – перебил Янгред глухо. Взгляд опять погас. – Что было бы, если бы план был похитрее? Ты понимаешь?

Но Хельмо не мог ни просчитать, ни вообразить, какой более гибельный план мог родиться у Самозванки. Он продолжал пусто смотреть в лицо Янгреда. Тот поднял руку, чтобы смахнуть подтеки дождевой воды, но только размазал грязь по лбу. Рука не дрожала.

– Что было бы, – продолжил он, – если бы, зная, как ты сорвешься, они еще оставили засаду в Ринаре? С пушками и мушкетами? С людоедами? Ты помнишь, что не у всех твоих есть даже щиты? Что мы, скорее всего, остались бы без орудий, обозов, инженеров и монахинь? Что нас расстреляли бы в упор, как… как животных на ваших любимых охотах?

Он говорил, не повышая голоса, не жестикулируя, и именно поэтому Хельмо увидел все особенно ясно. Так, что на миг заслонил ладонью глаза.

– Так поступил бы я, – закончил Янгред и блекло улыбнулся. – Зная, что ополчение ведет молодой командир, который долго не получал вестей и ждет худшего. Но Самозванка, думаю, побоялась отпускать разом столько сил. Или побоялся Влади Луноликий: насколько мне известно, он куда осторожнее жены.

– Янгред…

Нет, Хельмо не нашел слов. Лишь хотел убедиться, что вообще может еще назвать его по имени, назвать – и избежать молний, вспышки которых мелькали в тучах. Одна опять ударила плетью, отдалась громом и пропала. Повисла тишина.

Янгред стоял недвижно – и казалось понятно, чего он ждет. Хельмо глубоко вздохнул и сделал навстречу шаг, потом еще, пока не подошел вплотную. Он не отдавал себе отчета в этих качающихся, будто пьяных шагах, как и в том, что не сводит взгляда – наверняка дикого, словно у одержимого, – с застывшего лица. Было плевать, что выражает собственное. Серое оно? Пылает? Скорее всего, застыло в гримасе, как у месяца, который рисуют на имперских знаменах Лусиль. Он зашептал: «Я… Пожалуйста…», но так и не смог продолжить: ноги будто подрубил чей-то милостивый бердыш.

Хельмо ничуть не гнушался упасть на колени, как когда-то не счел зазорным первым поклониться. Тогда он молился, чтобы союзник оказался достойным; теперь не смел молиться, чтобы достойного союзника – да просто союзника – еще видели в нем. Что еще он мог сделать, раз не умел воскрешать мертвецов? Что, если не мог вымолить какое-нибудь чудо у Хийаро? Мелькнула темная, глупая мысль: дядя выбранил бы его. Дядя считал, что ничего нет унизительнее, нежели склониться перед иноземцем, да еще язычником. Дядя…

Но право на дядино доверие и любовь он тем более терял с каждым днем.

Он не успел рухнуть – его схватили за плечи, с силой дернули обратно вверх. Злая хватка окованных броней пальцев Янгреда ощущалась даже сквозь кольчугу. Хельмо не воспротивился, но не смог вернуть и голос. Просто замер, опять глядя в глаза.

– Молчи, слышишь? За смерть не извиняются, бессмысленно. Да и как… как ты…

Янгред должен был оттолкнуть его и, казалось, собирался. Но в последний момент, начав разжиматься, руки все же дрогнули и просто соскользнули на предплечья, потом безвольно упали. Повисла тишина. Янгред дышал часто и с трудом, кусал губы, плечи его подрагивали то ли в судороге, то ли…

Но глаза были сухими. В них горела темная ясная ночь.

– Я знаю, каково тебе было, – хрипло шепнул он, словно преодолевая что-то. – Знаю, ты не был готов. Я мог что-то подобное предвидеть. Еще когда перестали возвращаться гонцы.

– Ты не обязан… – начал Хельмо и вдруг услышал мягкий, ровный смешок.

– Как мерзостно, оказывается, звучат эти три слова, когда их говоришь ты. – Янгред покачал головой. – Да. Я не обязан понимать тебя, Хельмо, но я понимаю. И, пожалуйста… не бойся меня. Я не стал сегодня твоим врагом.

– А я – твоим? – сорвалось с губ само.

Хельмо знал: если помедлят, если отведут взгляд, ответ будет ясен: договор договором, а прочее все забудь. Но Янгред снова невесело рассмеялся и положил руку ему на плечо, в этот раз – осторожно, безболезненно. Перчатка была тяжелой. Как земная твердь. Как мирская скорбь. Притянул ближе, коротко обнял, обдав запахом земли и дождя.

– Тоже нет. Будто я не терял людей, будто мы вместе не ошибались? – Он опять отстранился. – Будет непросто. Но ничего не кончено, и я отвернусь, только если ты опустишь руки.

Хельмо кивнул. Не делать этого он уже обещал Инельхалль.

– Я не опущу. Пока их не отрубят или не отгрызут.

Янгреду явно понравились последние слова: он даже опять засмеялся, потом попытался стереть грязь со скулы. Глаза по-прежнему были сухими и тусклыми, а появившаяся улыбка леденила. Он собрался. И уже строил планы. Деловито заговорил: