Серебряная клятва

– Возьмем город в кольцо, у него, как я понял, несколько ворот. К Самозванке никто не вернется, в этот раз ни один солдат не сбежит и… – это был уже оскал, – не улетит. Как ты на это смотришь, добрая душа? Позволишь хоть раз полютовать?

В висках стукнуло. Хельмо сглотнул, уставился себе под ноги. Вспомнил в который раз убитых в Инаде стрельцов, вспомнил затоптанный у ворот Тарваны полк, вспомнил немногие свои висельные казни в освобожденных городах и в противоположность – всех бунтовщиков, которых помиловал, пленных, которых обменял. «Щади врага, не лей впустую крови» – так говорили заповеди Хийаро Милосердного, которых Хельмо старался придерживаться. Он четко делил зло на необходимое и пустое, всегда предпочитал поймать, нежели убить; дать сбежать, нежели застрелить в спину. Истребление проигравших было для него «кровью впустую». Но… Хийаро Воитель уничтожал тех, кто украл у людей свет и превратил их в слепцов. Не это ли случилось с покорными басильцами? И Хельмо кивнул, а потом медленно поднял глаза. Он хотел лютовать и сам.

– Оставим лучших стрелков в окрестных лесах, бросим на это всех оставшихся мушкетеров. Тогда точно никто не уйдет. И… – он помедлил, – если твои будут согласны, я предлагаю попробовать еще раз взять Адру. Мы должны поймать этого Штрайдо.

И повесить, чтобы никто тут больше не оправдывал Самозванку. Так он уже решил.

…Они возвращались под утихающим дождем, уже не в сырой сумрак чащи, но в тепло. Кому-то удалось разжечь огонь, кто-то разбил шатры. Лица чуть прояснились. Не было больше мертвецов; их погрузили на телеги и увезли.

Совет отложили на завтра. Хельмо видел: командующие неразговорчивы. Скверное предчувствие сдавливало грудь, но он уже лучше владел собой и больше не шептал, про себя или вслух, бесконечное «Я виноват». Янгред был прав, за такое не извиняются. Лучшее, что Хельмо мог сделать, – отомстить за тех, чьей могилой стал вместо ледяной пустоши лесистый склон. Отвести собственную душу и идти дальше.

– Поверь, многие рады покоиться здесь, – тихо сказал Янгред.

Он вяло пытался вытащить Хельмо на общий ужин у костра. Но кусок не лез в горло, и Хельмо, отбиваясь от уговоров, даже не поднимался с ложа, не поворачивался. Он глянул на Янгреда через плечо только сейчас, переспрашивая:

– Рады?..

– У нас, – Янгред переступил с ноги на ногу, – верят, что душа перерождается. Но перед этим какое-то время дремлет, привязанная к месту, где погибло тело. И, наверное, приятнее слушать ваших птиц, чем вой вьюги. Впрочем… – он помедлил, – ты знаешь мое к этому отношение. Я это учение не признаю. Но вдруг я не прав?

«Кости не слышат птиц». Так он сказал много дней назад?

– А сколько времени можно дремать? – Хельмо вздохнул.

Янгред, кажется, рад был, что разговор хоть как-то клеится, и тут же отозвался:

– У каждого свой срок. Кому хватает недели, кому нужны годы. Старики, говорят, отдыхают дольше. А мои люди…

Они были молодые, почти все. А… а юнга? В который раз подумав об этом, Хельмо торопливо отвернулся и выше натянул покрывало.

– Недолго будут слушать наших птиц. Особенно Уголек.

Ему не ответили. Он закусил губы и уткнулся в свернутый плащ, сжался в комок. Как ни старался держаться, получалось плохо. Хоть вой.

– Так ты идешь? – в который раз спросил Янгред. – Хельмо, так нельзя…

– Я понимаю, – выдавил он. – Но все же спокойной ночи. Не поминайте лихом.

Он не сказал «доброй» по своему обыкновению: доброй ночь быть не могла. То, что ложе сырое, ощущалось щекой; то, что завтра все рискует повториться, а возможно, нападут до зари, – висело в воздухе; то, что угрызения совести не оставят, – предчувствовалось. Хельмо покрепче зажмурился. Янгред все же приблизился еще раз, присел на корточки рядом. Под взглядом хотелось все же повернуться, но Хельмо не посмел, даже услышав шепот:

– Тогда постарайся отдохнуть. – На него набросили второе покрывало, пахнуло водорослями и морозом. – И согреться. Это сейчас нужнее прочего. Ты по-прежнему ведешь всех нас, не забывай об этом. Ты должен быть сильнее своих неудач.

Хельмо незаметно сжал кулаки. В свою силу он уже почти не верил.

– Если так пойдет дальше, если я настолько глуп, то скоро мне некого будет вести.

Янгред вздохнул. Хельмо отчетливо услышал слова, сказанные уже не шепотом – громче, отчетливее, словно так, чтобы их слышали невидимые боги или тени.

– Кто-то обязательно останется. И я тоже. Слово чести.

Хельмо не знал, заслуживает ли такого обещания. Скорее всего, нет и никогда не заслужит. Но сейчас оно помогло дышать чуть глубже, и стало правда теплее. Янгред вышел. Настала тишина, в которой слышалось лишь мерное сопение сразу двух животных.