Серебряная клятва

Действительно… вдруг Влади, Штрайдо и некоторые в народе правы? Вдруг так и есть, она – напуганная царевна? Златовласая, синеокая, с отвагой и ударом отца. Страстная, дикая, падкая на красоту что мужскую, что женскую, что в вещах, что вокруг. Таким ведь был по описаниям и Вайго – храбрый воин, хороший любовник, щедрый даритель для городов и монастырей, любитель первозданной природы: какой-то там в столице есть сад, сплошь заросший цветами и кустами, нестриженный, пахучий, без троп… Может, и правда в ней, в Самозванке, его кровь? И не может столько умных людей фатально ошибаться? Может, ошибается она – как раз таки не самая умная, скорее, хитрая?

Она улыбнулась отражению в воде и погрузила руки еще чуть глубже. Шепнула:

– Может, я… дома?

И точно в ответ ее правое запястье сжали до ломкой боли там, в глубине.

Странно, но она даже не вздрогнула. Дрожь овладела ею позже, уже когда она медленно, оцепенело, будто грезя наяву, подалась назад, увлекая за собой чужую лунно-белую руку. Руку мужчины, судя по сильным, грубым пальцам. Их украшали перстни с сияющими самоцветами, запястье – тонкие браслеты. И струпья… струпья испещряли кожу, напоминая что-то среднее между пенкой на молоке и рыбьей чешуей. Под ними что-то чернело. Лусиль не смогла вскрикнуть, только прикрыла рот второй рукой, давя жалкий визг.

На миг она подняла глаза. Показалось или каменный идол улыбнулся?

Хватка не разжималась. По мере того, как Лусиль дергалась яростнее, рука лишь больше выступала из воды: проглянул уже гнилой рукав одежды, сверкнула уцелевшая серебряная вышивка на нем. Спустя несколько мгновений в темной глубине замаячило еще какое-то приближающееся светлое пятно. Чей-то лик.

Лусиль поняла это, когда ее выпустили, а рука тяжело оперлась на край каменной кладки. Показалась вторая, так же отвратительно разложившаяся. Лусиль отпрянула. Вода пошла волнами, заблестели перстни. Тварь захрипела, тяжело наваливаясь на камни, а потом одним рывком выбралась из омута и двинулась вперед. Лохмотья наряда: осклизлый мех, сине-алая ткань кафтана – оставляли влажные следы на полу. Движения не были человеческими – судорожные, угловатые, какие-то паучьи. Все ближе.

Лусиль не схватилась за оружие – лишь трясущимися пальцами нарисовала в воздухе месяц. Потом солнце. Потом снова месяц. Потом даже обережный треугольник Цветочных королевств. Тщетно. Существо двигалось к ней, а она все не могла встать, только ползла.

Угольные патлы, в которые вплетались золотые и серебряные нити, не скрывали лица – не тронутого разложением лица красивого мужчины. Это была отталкивающая, порочная красота: точеный нос, полная нижняя губа, раскосые глаза под аккуратными полукружьями бровей. Лицо могло бы казаться женственным, если бы не тонкие усы, жесткий подбородок и сам взгляд – не обволакивающий, пронзающий. Замерев на полу, Лусиль смотрела как завороженная, часто и сбивчиво дыша. Шептала молитву. Не понимала слов.

Он приблизился вплотную, склонился, вгляделся. Он тоже дышал – при каждом выдохе на губах вспенивалась кровь, а из горла исторгались плотные дымные сгустки.

– Ты. – Алое облако, пахнущее илом, вылетело к лицу Лусиль и растаяло. Звякнули серьги в ушах мертвеца – кольца с крошечными подвесами-мечами. – Не бойся…

Лусиль опять дернулась назад, потянула запястье, захлебнулась воздухом. Пальцы жгло: второй рукой она так сжала собственную лунницу, что уже изрезала их в кровь. И как ни сжимала, что ни шептала, взывая к защите высших сил, – оно не исчезало.

– Я тебя вижу, маленькая… – Голос был сильный, горло словно и не заполняла студеная вода. Голос был живым, в отличие от разлагающихся рук, бескровных губ, горящих глаз. Лусиль не шевельнулась, даже когда ладонь потянулась к ее щеке. – Ты пришла, хорошо, что пришла… – По скуле провели когти. – Теперь-то все изменится. Да… да…

И она наконец поняла, все поняла. Вот почему монахи держатся, вот почему эта проклятая страна никак не сдастся. Солнце, говорите? Нет, нет, бесовской это край, край Лиха и полудников. Что-то защищает их, что-то покровительствует Сычу, и сегодня это до нее добралось. Настигло, почти прильнуло и шепчет, шепчет исступленно и хищно:

– Скажи ему… скажи им всем, я устал ждать…

Добралось, чтобы увести, уволочь, чтобы…

– Попроси… попроси их всех, чтобы…

…Чтобы и она стала такой же тварью и напала на своих. Как когда-то Сыч, по некоторым слухам, убил кое-кого из своих врагов, особенно любых Вайго.

– НЕТ! – Лусиль очнулась, прянула назад и ударила по бледным пальцам. Вскочила, зайцем рванула прочь, упав лишь раз – на середине пути. Ее не держали, за ней не гнались, ей не кричали вслед. На пороге Лусиль обернулась. В храме никого не было, лишь Хийаро. Безмолвный. Бездвижный. Но он улыбался.