Серебряная клятва

– Меня. Нужно. Слушаться, – шепнула почти ласково, под сдавленный вой. Второй солдат, оглушенный, так и лежал у ног, а несколько часовых пораженно за всем наблюдали из проема тяжелой двери. Лусиль обернулась и сухо велела: – Убрать здесь.

Она осталась наедине со Штрайдо совсем скоро. Он, осевший от ударов на колено, успел подняться. Держался за стену, глядел в упор, тяжело вздымалась под рваным воротом вышиванки широкая грудь. Притворилась дверь темницы – часовые отошли, волоча тела дикарей. Только тогда Лусиль опять всмотрелась в приятное лицо боярина. За кровью веснушек было не видно, а в глазах-болотах горело что-то, что Лусиль даже немного встревожило.

– Что уставился? – процедила сквозь зубы она. Слова о помиловании потерялись.

Штрайдо молчал, шевеля губами точно в поисках ответа.

– Это не был мой приказ, – зачем-то сказала Лусиль. Скривилась. – Сладу с ними нет…

– Бьешь как он, – донеслось до нее наконец. Штрайдо подошел чуть ближе. Лусиль заставила себя не двигаться, но руку на эфес меча положила.

– Как кто? – спросила равнодушно, сухо. – Как мужик, что ли?

– Как… царь, – отозвался боярин, и тон его был уже иной. Почти благоговейный. – И глядишь… глядишь похоже. Теперь вижу. – Шаг, еще шаг, и вот он уже рядом. Дышит запахом крови, тянет руку. Высокий. По-своему… породистый. – Это ты? Правда ты, Димирушка? Может, ты еще помнишь, как я тебя писать учил? «А» – буква, похожая на лунный серп, «О» – на ясно солнышко…

И он ласково улыбнулся, а Лусиль чуть не захохотала. Не оттого, что осознала, какой получила козырь, нет, – просто это показалось нелепым: всего-то учитель… а как оборонял город, как дерзил, когда попался. Она-то приняла Штрайдо за бывшего начальника стрельцов, советника по обороне, кого угодно – и не угадала. Вот только что теперь делать?

– Не помню, – решившись, сказала правду. И постаралась не слишком напрягать ум, нашаривая в памяти эти черты. – Нет, ничего не помню… но может, вспомню, если расскажешь. – Мгновение было идеальным. Лусиль улыбнулась и не отстранилась, когда грязная разбитая рука робко, трепетно провела по ее волосам. – Я милую тебя. Тем более, раз мы старые приятели. Вряд ли я надолго смогу остаться в городе, тут нужен кто-то верный. И… – она помедлила, глянула в зеленые глаза пытливее, – кто-то, кто вразумит соседей? Не любят меня у вас. Не ждут. Не узнают. Ты сам не узнал, правда?

– Я… – начал он, но Лусиль уже знала, что услышит. Именно таких – отчаявшихся, мятущихся – она любила в этом походе больше всего. Но нельзя было вот так просто выказывать доверие, да и требовалось расстояние. Хотя бы пока.

– Подумай над этим, – попросила она, оборвав. – Посиди тут до полудня. Тронуть больше не тронут, я пришлю врача, воды и еды. Завтра поговорим. Доброй ночи.

И она вышла, чрезвычайно довольная собой. Ум, конечно, ее немного предал: все искал и искал в памяти этого человека. Учитель… дети обычно помнят два вида учителей: ненавистных и обожаемых. Если она правда зналась с этим Штрайдо, то должна была его любить. Но не помнила… Не помнила. Не вспомнила и потом, услышав горькую жалобу: тосковал, да, тосковал Штрайдо по царской семье и, хоть помог Хинсдро взойти на трон, всегда лелеял смутные надежды. Не вспомнила, когда посадила боярина рядом на пиру и позволила себе несколько прогулок с ним, и выслушала пару дюжин историй о себе же – одновременно серьезной и непоседливой. Не вспомнила любимые расстегаи с красной рыбой, не вспомнила убранную в жемчужный переплет «Песню чудовищ» – сказание о приключениях трех царевичей, охотящихся за девоптицей для отца, не вспомнила ярко-желтое платье-купол и подружку-стража, стрелецкую дочку Сиру. Зато… зато все это было очень кстати. Например, чтобы ввернуть в разговоре с другими, сомневающимися боярами. Что ж, первое впечатление оказалось верным. В лице Штрайдо она обрела сокровище.

Но вместе с тем и кое-что еще. Сомнение. Больше, намного больше вопросов.

– Почему ты-то по-прежнему думаешь, что я Димира? – тихо спросила Лусиль у Влади. – Царь упорно говорит, что вся семья Вайго мертва. Недавно вроде даже водил сомневающихся к их могилам.

Тот ответил незамедлительно и уверенно:

– Ты выглядишь как солнечная. Не похожа на простолюдинку. И ничего не помнишь, а еще была очень напугана, когда я тебя нашел. – Он опять чуть помрачнел. – Значит, с тобой случилось что-то страшное. Например, отец пытался тебя убить, и ты выбралась из пожара.

– Или меня похитили и изнасиловали какие-нибудь разбойники, а потом бросили на дороге? – хмыкнув, предположила Лусиль.

Влади тут же обнял ее за плечи и, приблизив губы к уху, заговорщицки шепнул:

– О нет. Тебя не насиловали. Ты была девственницей, я ведь сам это исправил.

Она рассмеялась, заметив, что он все-таки покраснел, излагая этот здравый довод. Хлопнула его по колену, подумала и уточнила:

– А синяки? Ссадины?

Он тоже снова посерьезнел.

– Ничего такого не было. Рваная одежда, стоптанные башмаки, ноги сбиты. Тебя вряд ли куда-то тащили силой. Скорее, ты бежала сама.