Серебряная клятва

Лусиль поджала губы: на это у нее ответа не было, да и что можно объяснить язычнику, в чьих землях властвует Большое Гнездо – совет из десяти господарей – а не единоличный правитель тащит этот груз? Зато назрела еще пара вопросов.

– Вы сказали, – она переступила с ноги на ногу, – что не думали, что он будет ходить. Но мне поверили сразу. Почему?

– Потому что знаю вас и вы вряд ли стали бы волноваться на пустом месте? – Голос его опять смягчился, да так устрашающе, что захотелось зарыться в землю. Но благо, Цу не стал атаковать ее лестью. Посерьезнев, тихо уточнил: – Есть кое-что еще, что известно мне из истории… и что, скорее всего, знает ваш супруг, именно поэтому запрещая моим людям… есть. Ваш бог, по некоторым легендам, воскрес именно здесь. – Он кивнул опять на храм. – Вот на этом самом месте. И появился здесь ключ, ключ мертвой воды. Ключ ко всякой двери, даже той, что запирает смерть.

Лусиль округлила глаза.

– Вы на что намекаете?

Но Цу ответил уже сухо, отстраненно:

– О том же были последние слова царя. Прежде чем он потерял сознание.

Холод опять пробрался под кожу: да что же такое? Одни проблемы… Но Лусиль собралась и вздернула подбородок. Нет. Ничто ее уже не напугает. И хватит в это лезть.

– Тогда повторю за Влади, – она взглянула Цу в глаза. – Отучите-ка солдат глодать здесь кости, для их же безопасности. И сами не шатайтесь без охраны, пока мы не уйдем, потому что мне показалось… мертвец правда не слишком доволен. Доброй ночи.

В спину донеслось глухое: «Ценю ваше беспокойство». Лусиль не обернулась.

Влади она нашла в шатре. Лампа горела, но, не дождавшись своей блудной супруги, он уснул, и сейчас это было в радость: никаких утех не хотелось. Лусиль задула свет и легла королевичу под бок. Влади был таким хрупким, мирным… но нигде и никогда она не чувствовала себя такой защищенной, как с ним рядом.

Даже сейчас.

Но решение покинуть Озинару, препоручив ее штурм Анхаллону, она уже приняла. Что-то подсказывало: ответы правильнее искать в столице. И как можно скорее.

6. Слово чести

Было непривычно отдыхать тут – под надежной крышей, в богатой комнате, где в приоткрытое изразцовое окно прилетает ветер и струится свет. Взгляд Янгреда, редко на чем-либо задерживаясь, скользил по витиеватой резьбе сосновых стен, по добротной мебели, инкрустированной перламутром, по зеленым пейзажам, светлевшим во всех углах и убранным в золотые оклады. Колебались от сквозняка белые кисейные занавески – будто дышали.

Адра умылась кровью и смолкла, а в солнечном воздухе ее еще кружили кое-где отблескивающие сталью перья. Здесь не осталось ни одного вражьего солдата, и в храмах сейчас молились, благодаря за это. Туда стекся почти весь народ, многие из армии, в том числе отправился на службу Хельмо. Поэтому было так безмолвно на улицах, на площадях, во дворах. Полки отдыхали в пронизывающе сонной, безмятежной тишине отгремевшей битвы. Но для Янгреда тишина безмятежной не была, в ней он слышал свои слова, сказанные в другом месте, в другой день, совсем недавно. И так опрометчиво.

«Слово чести».

Он ждал Хельмо – и тщетно готовился к разговору битый час. Не смог ни поспать, ни написать письма, которые и так откладывал, а вскоре обнаружил себя меряющим шагами комнату по бесконечному кругу. Он понимал: просто не будет. Разговор казался тем отвратительнее, чем отчетливее представлялся. Конечно, существовала крохотная надежда, что говорить не придется, но Янгред, предпочитавший мыслить здраво, отказывал себе в ней заранее. Пытался отказать.

Снова взгляд метнулся к занавескам. Небо за ними было ярким, беззаботно-синим, теплым. Таким оно, наверное, бывает очень редко. Только перед тем как обрушиться на голову. Не таким ли его видел тот изменник Штрайдо в минуту, когда на людной площади ему накинули на шею петлю? Но даже он нашел силы, глянув в глаза сначала палачу, потом Хельмо, потом Янгреду и еще нескольким офицерам и боярам, твердо произнести:

«Я умираю за правду. А вы будете жить за ложь».

Опору выбили из-под его ног, тело дернулось. В ту же секунду веревка оборвалась, и Хельмо, все-таки сорвавшись, замахав руками на стрельцов, сам поспешил к виселице, позвал упавшего мужчину по имени… Тот был мертв. Шея уцелела, а вот сердце остановилось. Янгред и сейчас помнил моложавое веснушчатое лицо, особенно – болотно-зеленые глаза, глядящие ясно и строго даже с той стороны смерти. А еще явственнее помнил слова:

«Я умираю за правду».

Он не был уверен, что сам на смертном одре теперь сможет их повторить, но также знал, что не сможет больше терпеть обман. Если только он есть.

…Все началось еще во время совета под Басилией. Да, именно там, среди елей, сквозь сень которых струилось солнце, Янгред вспомнил туманные предупреждения Черного Пса. И понял.

«До бунта на корабле малый путь».

Вспомнил он и кое-что еще, но оттолкнул поскорее.