Серебряная клятва

Янгред все-таки улыбнулся: подумал опять о Марэце. Перебивать не стал, кивнул. Хельмо все же поднял глаза. Снова прислонился к стене, затеребил ворот накинутого поверх кольчуги кафтана. Пытался скрыть, как растревожил его разговор. Янгред же с трудом скрывал то, как опасается продолжения. Бедой и горем веяло все сильнее, словно их нес ветер.

– Мои мать и отец… – Хельмо заговорил опять тусклее, – погибли здесь, под Инадой. Они тоже были воеводами. И хотя воспитывал меня дядя, ближе мне вскоре стал Грайно. И был рядом до конца, насколько мог.

– Значит, ты… – Янгред не смог произнести «сирота». Лишь подумал грустно, как заблуждался, думая, что Хельмо добр, потому что «вырос в тепле». Скорее наоборот.

– Поэтому я так хочу скорее отсюда уйти, – тот легко угадал несказанное. – И поэтому же не мог просто бросить город, за который они отдали жизни.

Янгред снова кивнул. Он еще искал, как продолжить, как подойти к тому, что услышал на крыше, но Хельмо, скорее всего, боясь жалости, опередил его. Просто сказал:

– На мне будто проклятье. Грайно тоже мало прожил. Но там… там другое.

– Что? – Янгред уцепился за это. Кажется, Хельмо заметил его беспокойство. Нахмурился, помедлил – явно собирался с духом. Но, скорее всего, тут он вспомнил, как откровенен Янгред был ночью под стенами Инады, и решил платить тем же.

– Грайно был… – продолжил он, – как у вас говорят, фаворитом царя. Близким другом. Начинал его личным стражем: у нас у каждого царевича и царевны есть, кроме взрослых, страж-ровесник, воспитывающийся рядом. Их готовят лет с шести. Это удобно: они все о царских детях знают, всегда рядом, выручают… Таким был и Грайно – его пожалел кто-то из друзей предыдущего царя, купил на невольничьем рынке в Шелковых землях, а в Остраре обучил ратному делу.

– Вот это обычай! – похвалил Янгред. – А сейчас есть такое? Ну, дети-стражи?

– Дядя отменил, – покачал головой Хельмо. – Царевич окружен взрослыми. – Он поджал губы, вздохнул, вернулся к тому, с чего начал. – Так вот. Грайно с Вайго жили словно даже не просто братья, а близнецы. Это было, по словам Грайно, хорошее, вольное детство, ведь Вайго не наследовал престол. Царицей предстояло стать его сестре Гелине, умной, красивой, всех умевшей заткнуть за пояс. Она была старше на несколько лет – а у нас же со времен Империи корону наследует старший ребенок. Так что Вайго предоставили самому себе. У него была мечта – объездить мир, посмотреть, кто как живет, поучиться, перенять военные искусства и стать при сестре великим воеводой. И чтобы Грайно – всюду с ним. – По лицу Хельмо пробежала судорога. – Но сложилось иначе.

– Я не помню Гелину из Первой династии, – подумав, осторожно сказал Янгред. Ее вроде бы никто при нем не упоминал.

– Все верно, – кивнул Хельмо. – Она рано умерла. Ее убило молнией на прогулке, когда ей было пятнадцать, так царя и начали делать из Вайго. Его окружили регенты, ведь и царица, и царь к тому времени умерли. Бояре и так правили страной, ожидая, пока Гелина подрастет. Глупые, они радовались, когда она погибла; думали, новый наследник будет покладистее. Не знали Вайго. А как он озлился в неволе…

Янгред представил обстоятельства, при которых братья бы погибли и корона бы досталась ему. Едва не передернулся, потер щеку. Это же никакой жизни, никаких собственных целей. Омерзительно. Он прислушался – солдаты сзади остановились, видимо, приветствуя очередную колонну товарищей. Этот житейский говор и лязг немного вернули его в реальность. Нет, вот же, вот его жизнь.

– Но… – опять заговорил Хельмо, – он смирился, короновался, даже выбрал жену. Грайно остался с ним, быстро стал среди воевод первым. На пирах сидел, если не с дружиной, то подле царской семьи. Занимался с их детьми, все знал наперед Думы. Многие там завидовали. Обвиняли Грайно в том, что он чуть ли не приносит жертвы заморскому богу Силе. Варит колдовские зелья, чтобы царь его привечал…

– Не любовные ли? – Янгред усмехнулся. – И ты мне что-то говорил про мораль.

– Я уже многое тебе говорил, – отрезал Хельмо, но глаза выдали его замешательство. – Да, это были непростые отношения. Вплоть до того, что мне со стороны казалось, будто Вайго считает его чем-то вроде своей вещи, гоняет от него боярынь и воевод. Грайно и сам не хотел жениться, разве что шутил порой с красивыми девицами, но… – Он махнул рукой. – Я был юн. Не уверен, что все понимал. Но я также всегда видел: они еще жалеют о своей судьбе, ищут друг в друге убежище… – Хельмо запнулся. – И находят, ведь с годами их дружба стала как большой терем. И другим из тех, кого Вайго любил, было там хорошо. Но это не могло длиться вечно.

Сумерки за время разговора стали гуще, заблестели звезды. Хельмо в задумчивости переступил с ноги на ногу, поежился, снова обернулся. Казалось, он хочет, чтобы подошли солдаты, чтобы разговор скорее кончился… но они мешкали, смеялись, перекрикивались за углом. Хельмо все-таки продолжил, тише и неувереннее: